Имя Владимира Коренева сегодня вспоминается, в основном, в связи с его главной ролью в кино — молодого и красивого Ихтиандра в фильме Владимира Чеботарева «Человек– амфибия». Однако кроме этой роли в арсенале Владимира Борисовича — не один десяток ролей в Московском театре имени Станиславского, преподавательская работа, режиссура. Но об этом зритель «глубинки», к которой относится и Архангельская область, мало знает. Зато теперь познакомится поближе — Коренев будет ставить на сцене Архангельского театра драмы имени Ломоносова шедевр де Лакло «Опасные связи». Премьера намечена на весну будущего года, однако уже сейчас Коренев проводит пробные репетиции. О прошлом, настоящем и будущем главного российского «Ихтиандра», а также о его взглядах на современное искусство — в интервью с народным артистом России.
— Владимир Борисович, не обижайтесь, если первый вопрос вам покажется глупым, но вас большинство зрителей помнит по роли Ихтиандра. Скажите, как получилось, что именно вас утвердили на эту роль?
— До меня на эту роль пробовалось довольно много известных актеров, имена их называть не буду, так как это не совсем этично. Но, как я понимаю, режиссер искал на эту роль актера, которого зрители не знают. Потому, что если бы появился знакомый актер, сказали бы: «ну, он просто играет». А к новому лицу возникает больше веры. Я приехал на пробы в Ленинград и сразу же был утвержден.
— Как складывались ваши отношения с партнершей по фильму Анастасией Вертинской?
— Она была сильно моложе меня — я уже закончил институт, а она училась в девятом классе. Помню, писал за нее сочинение по литературе. Отношения у нас были теплые, хорошие. Умная, хорошая девочка, воспитанная, и выросла теперь в серьезную актрису.
— Сегодня фильм «Человек- амфибия» до сих пор смотрится современно даже с технической стороны. Как вам съемки под водой, получили ли вы новые навыки?
— Конечно! Полгода мы с Настей (Вертинской — А.М) тренировались в бассейне Института физкультуры имени Лесгафта. У меня был дублер, но только на дальних проплывах. В основном же мы снимались с Настей вдвоем, потому что нужны были лица. Причем были и длинные проплывы совместные. Например, я лежу за каким- нибудь большим камнем, а камера ждет моего дублера, тот заплывает за камень, а потом из-за камня выплываю я. Вот так вдвоем нам удавалось проплыть метров сто...
— Владимир Борисович, прошел фильм, пришла слава... А вы вдруг, ни с того ни с сего куда-то пропадаете. Версии разные были, вплоть до того, что вы за границу уехали. Что случилось?
— На самом деле, у меня была стратегия такая — я не хотел больше играть романтических ролей. Предлагали, но принципиально отказывался. Я боялся, что меня законсервируют в этом амплуа — героя-любовника, сказочного героя. И согласился я сниматься в первый раз у Ивана Пырьева в фильме «Свет далекой звезды», где я играл полного подонка, и играл с большим удовольствием. И с тех пор больше романтических ролей я не играл ни в одном фильме. Также и в театре — там я сыграл лишь Фердинанда в «Коварстве и любви»... А так, старался играть комедийные и характерные роли.
— Вы работаете в Московском театре имени Станиславского. К сожалению, театр не настолько известен в стране, не так на слуху...
— Нет, театр наш очень хороший, это второй театр, основанный самим Станиславским. В нашем театре работали многие замечательные артисты — Евгений Урбанский, Евгений Леонов, Петр Глебов, Альберт Филозов... Театр с хорошей традицией, актерской, творческой. Единственное, не всегда везет с режиссерами... Были когда- то Михаил Яншин, Борис Львов- Анохин, Анатолий Васильев, Семен Спивак... Недолго был Владимир Мирзоев, тоже талантливый человек. Сейчас у нас немного напряженная ситуация после того, как театр возглавил Александр Галибин. Считаю, что он завалил наш театр, по этому поводу мы письмо писали в минкульт. Не понимаю, по каким критериям его выдвинули в худруки.
— Сейчас есть у вас в театре какие-то заметные роли?
— Я много играю, считаюсь ведущим актером. Сейчас у меня интересная роль в комедии «Мужской род, единственное число». Играю в «Стакане воды», «Собачьем сердце», а еще в пьесе, которая специально для меня была написана — «Куба, любовь моя» вдвоем с Романом Мадяновым...
— Сейчас вы «замахнулись» на такой шедевр, как «Опасные связи»... На ваш взгляд, сценическая версия жизнеспособна? Все прекрасно помнят отличный фильм с Малковичем в главной роли...
— Я считаю, что самое главное, что должно отличать театральную версию от кинематографической — мощь, энергия, которая должна пойти со сцены. В театре все должно быть гораздо мощнее, чем в кино, где есть крупные планы. А в театре все под увеличительным стеклом. Я хочу ставить спектакль о молодых людях, об их страстях... Вообще, это притча, архетипическое произведение. Такое может случиться с любым человеком.
— Владимир Борисович, ваш спектакль будет эротичным?
— Безусловно, ведь сам роман об этом. Мы как-то стыдливо не говорим об этом, но ведь это — основной инстинкт, который двигает, по мнению Фрейда, обществом. Многие политические, военные, государственные конфликты возникали из-за этого. Из-за прекрасной Елены началась Троянская война. В основе очень многих человеческих движений лежит как раз этот инстинкт, без которого жизнь была бы пресной. Конечно, поставить на сцене эротику непросто — тут нужна особая эстетическая тонкость, пластичность, не должно быть пошло. И грань между пошлостью и эротикой весьма тонка. Тут нужен отменный вкус художника, только он определяет эти границы. Я рад, что уже все исполнители в моем будущем спектакле есть. Вообще, я считаю, что на таком материале растут актеры, на классике.
— Как раз театральную Москву сейчас ругают за «развлекательность», за то, что мало классики и больше комедий...
Тут важна четкая позиция художника — как работать, в каком русле плыть. Должна быть внутренняя цензура у любого художника. Театр — это не то место, где надо зарабатывать деньги, наша великая заслуга, нашей страны, что мы создали и воспитали уникальное явление — репертуарный театр. Это сделано для того, чтобы государство вкладывало деньги в долгую перспективу — во внуков, правнуков... Шоу и развлекаловка может дать деньги, а театр таких денег не дает... Но это ведь не главное. Считаю, что государство должно дотировать театр. Сейчас посмотрите, какая опасность нас поджидает — автономные учреждения, завуалированное желание приватизировать здания театров и отдать их на откуп шоу-бизнесу. Это бомба, которая взорвется под театрами! Театры будут специально банкротить, чтобы захватить здания. Увы, даже спектакли будут специально заваливать, билеты перестанут продавать... Я считаю, что это серьезная ошибка и этому нужно сопротивляться...
— А кто все это лоббирует?
— Есть определенные силы, в том числе в бизнесе, которому это выгодно. Представляете, наш театр стоит в центре Москвы, где каждый квадратный метр в цене. И могут прийти, сделать из него магазин или еще что... А потом, без культуры, люди наши встанут на четвереньки. И это можно изменить, если сохранить русский репертуарный театр, особенно в провинции, где ему тяжелее.
— Владимир Борисович, как вы относитесь к авангардному театру?
— Я всегда предлагаю реалистический театр, а не театр «выверта» или формы. Я когда-то у своего учителя у Георгия Бояджиева спросил: «Как вы относитесь к авангардному искусству»? Он говорит: «Вам приходилось когда-нибудь крутить игрушку-калейдоскоп? Так вот формальных сочетаний этих стекляшек множество, фактически бесконечно и никогда не повторяется, но психологи заметили, что интересно тебе смотреть всего одну минуту, а потом становится страшно, потому что форма, лишенная человеческого состояния, начинает работать обратно». Таково и мое мнение — я сторонник внятного искусства. И «Опасные связи» для меня — шедевр такого искусства, тем более, что на сцене его не ставили.
— А есть ли современная драматургия? То, что классика — это хорошо, понятно. А где же молодые Чеховы и Гоголи?
— Есть очень немного пьес среди огромного количества пишущих, я редко встречал ярких драматургов. Для меня современная драматургия остановилась на именах Александра Володина и Александра Вампилова. То, что пошло в 80–90 годы было уже мельче... Считаю, что главной темой искусства должен быть человек. Если нет человека, а есть идея — лично мне уже неинтересно. Театр — это про людей, а не про идеи. Если есть «история», то мне интересно. Раньше говорили ведь не писатель, а сочинитель, это более точное слово. Человек, который сочинил историю. Театр ведь — это не жизнь, это стихотворение, сочинение о жизни... Но каким оно может быть прекрасным в руках настоящих мастеров!