В молодежном театре чеховскую «Чайку» сыграли как историю детских травм

Был целый мяч — порвался пополам. Кружилась юла — затихла. Горел свет — погас. Трепетала душа — убита. Так безжалостна судьба и рука режиссера Ильсура Казакбаева к сердцам и жизням четырех: Аркадиной (Мария Гирс), Заречной (Анастасия Буланова), Треплева (Евгений Шкаев) и Тригорина (Антон Чистяков). Сценами из чеховской «Чайки» (14+) завершает сезон Архангельский молодежный театр.

Если вы любите Чехова и его интеллигентных, но горемычных персонажей, постановка стопроцентно займет ваши мысли и чувства. Но а если вдруг не любите, то точно влюбитесь в волшебную атмосферную сценографию.

«Чайка» режиссера из Уфы Ильсура Казакбаева и актеров «молодежки» приглашает к очень болезненному переживанию. Причем постепенный и тягучий вход в него невозможен — вас сразу бросают в агонию семейных отношений. И если в чеховском каноне семья предпочитает сдержанный спектакль, то в новой постановке всё скорее, как в старой песне Наутилусов: «В нашей семье каждый делает что-то, но никто не знает, что делает рядом, такое ощущение, словно мы собираем машину, которая всех нас раздавит».

Жанр спектакля — сцены — заранее предупреждает, что и сама пьеса не будет поставлена классически. «Чайка» Казакбаева соткана из искусственно вынутых из пьесы монологов героев, а разговоры происходят максимум между двумя героями — причем выбраны самые щемящие и способные принимать на себя роль движущей силы.

Все действия в спектакле кружатся вокруг монолога Нины. Повторяющиеся «Люди, львы, орлы и куропатки...» разом воссоздают какое-то общее для героев мечтание о несбыточном — о счастье без мук: творчества, бесславия, неразделенной любви.

«Общая мировая душа» здесь не каждый из них, а все вместе. Особенно это видно в как бы запускающей механизм спектакля первой сцене. Каждый играет свой уголок души: Заречная свободно бежит по полю — первые минуты мы и видим-то только одни ее ноги, блуждающие над сценой; Тригорин покорен и истерзан жизнью — в поисках покоя склонился над тазиком воды с удочкой; Аркадина бледна — кажется, сама злость проступает на лице, и не белила это вовсе; Треплев — прячется от мира в пиджаке не по размеру и упивается своей детскостью.

Сценически спектакль решен художником Геннадием Скомороховым довольно просто. Очерченное пространство, напоминающее плёночный кадр, само по себе пусто, нарушают его лишь небольшие окна и дверцы, которые чисто технические позволяют маневрировать артистам — освобождать сцену или внезапно на миг вклиниваться в ход игры. Сначала голые стены кажутся безобразными, будто в ночлежке, только позже приходит мысль, что мы внутри яйца, в котором все полтора часа спектакля развивается чья-то душа, вбирающая в себя заранее всё трагическое в человеке. В конце концов той самой душой оказывается Треплев — и эту ношу, будучи выкинутым в реальный мир, ему не потянуть.

С другой стороны такой внутриутробный мир щедро приправлен вполне бытовыми деталями — каждого они обрисовывают по-своему: Тригорин — с удочкой, высокими резиновыми сапогами и бутылкой водки, Нина — с коричневой шалью, Аркадина не расстается со своим набором косметики и черной балетной пачкой, Треплев — с половиной детского мячика на голове, юлой и маской и трубкой.

Такой аффектированно детский образ Треплева, созданный актером Евгением Шкаевым, с первых минут перетягивает внимание на себя. В некотором смысле новая «Чайка» в молодежном претендует на новый бенефис актера. Благодаря ему спектакль смело обрастает этим миром детства, который вызывает у каждого сидящего в зале стойкое чувство сопричастности: такой его Треплев по-детски ранимый и искренний, но по-взрослому не умеющий пережить то, что его никто не хочет понять. Одиночество души, которая не смогла вырасти, подчеркнуто тем, что монологи Треплева зачищены от диалогов чеховского текста. Если в пьесе о том, что мать его не любит, он говорит с Сориным, то на сцене он переживает эту оторванность ребенка в семье он вынужден переживать наедине, а невольным психотерапевтом оказывается зал.

Интересно расставлены акценты и в их дуэте с Аркадиной. Актеры подобраны на роли матери и сына казалось бы иррационально, но точно: молодость Марии Гирс подчеркивает маниакальное желание ее героини сохранить вечную юность, ребенок-Треплев в исполнении мастера сцены Шкаева и комичен, и жалко его одновременно. Сцена обращенного друг к другу диалога у них всего одна — когда Аркадина делает сыну перевязку: голоса обоих впервые становятся теплыми и вкрадчивыми.

Атмосферу этого разговора с надеждой на семейное счастье помогает создать камерное освещение сцены. Вообще, именно световое решение заставляет полностью включиться в этот условный мир. Мечтающего Треплева окружает темно-синий свет с огоньками, а жесткая и властная Аркадина «залита» приглушенным бордовым.

Новая постановка «Чайки» в молодежном театре логично продолжила череду премьер прошедшего сезона о несчастной судьбе человека в тисках общества, всегда знающего лучше, кому и как жить — таков сеанс психотерапии от Искандера Сакаева «Зверушкины истории» и восстановленная в репертуаре энергетически сжигающая постановка «Ромео и Джульетта».