«Мы забытые». Как живут и почему умирают российские сёла

Мы довольно часто пишем о деревнях и селах рядом с Архангельском. У нас даже вышел текстовый сериал «Обитаемые острова», в котором мы рассказывали, как живут люди на островных территориях. Но сегодня мы перенесемся на юг страны. Наши коллеги с сайта 161.RU покажут, что происходит с когда-то процветавшими хуторами на Дону.

«Вы приехали», — повторяет навигатор, показывая, что хутор Галагановка прямо передо мной. Однако впереди лишь густая лесополоса, а справа — огромное поле подсолнухов. В глубине зарослей виднеется одинокая крыша. Других домов не замечаю — а есть ли они вообще?

Двор Татьяны Сычевой стоит в глубине лесополосы, окруженный высокими деревьями и кустарником. Стоило только приблизиться, как начинает лаять собака. Через несколько минут выходит и хозяйка. Спрашиваю, не страшно ли жить посреди леса?

— А кого тут бояться? У меня собака большая, — отвечает Татьяна.

— Сколько вообще домов в хуторе?

— Всего 11. Но мы с мужем на постоянной основе здесь живем, а остальные приезжают иногда, как на дачу.

Сычева переехала в Галагановку — тот самый хутор, затерявшийся в лесу — 28 лет назад. Тогда это было процветающее поселение. Вместо поля с подсолнухами во все стороны тянулись яблочные сады, у полных воды прудов отдыхали местные жители. Галагановцы работали либо в садах, либо на соседнем аэродроме. В хуторе была своя школа, куда съезжались дети из окрестных сел. Через Галагановку шла большая дорога, поэтому хутор считался, так сказать, крупным инфраструктурным центром. Сейчас, глядя на это заросшее зеленью место, трудно поверить, что когда-то в Галагановке кипела жизнь.

— Я помню, администрация пыталась вообще уничтожить наш хутор. Они загоняли сюда экскаваторы и сносили старые, брошенные дома. Но я приехала сюда, соседка приехала с четырьмя детьми, и мы помешали их планам, — вспоминает Татьяна.

— Что будет с хутором через 10–20 лет? Здесь кто-нибудь останется?

— Не знаю. Но мы с мужем уезжать не планируем. Тихо, спокойно. Но если бы была цивилизация, то люди могли сюда перебраться. Хутор загнивает, места много — можно вторую улицу сделать и строить дома.

Пока разговариваем, к нам слетаются пчелы.

— Пчелы чувствуют, что ты чужая, — смеется Татьяна. — Это только кажется, что живность бессловесна. У нас же тут и пасека недалеко.

Действительно, в глубине лесополосы нахожу небольшую пасеку. Вход перегорожен. Когда-то в Галагановке был совхоз, и некоторые люди работали на этой пасеке. Сейчас это частное предприятие.

У Татьяны свое хозяйство — куры, гуси, козы. Да и все.

— Есть какие-то удобства для жизни?

— Я возмущаюсь — XXI век, а мы живем без газа. Топим углем. Дорогу нам все никак сделать не могут. Сосед добивался десять лет, но администрация только щебенкой засыпала, и все на этом. Вода из скважины. Никому мы тут не нужны, — женщина разводит руками. — Раньше хоть автолавка приезжала два раза в неделю, сейчас уже нет. За продуктами приходится ехать в Ростов или в соседние села.

На прощание Татьяна дает мне лоток домашних куриных яиц — говорит, в городе таких не попробуешь, — и предлагает пообщаться с ее соседом, который годами отстаивает интересы хутора.

Михаил (имя изменено по просьбе героя) рассказывает, что больше 10 лет просит местную администрацию реконструировать дорогу от соседнего поселка Мечетного до Галагановки.

— Писал, куда только можно. В 2013 году пришел ответ из приемной президента — в 2016 году будет готова документация. Наступил 2016 год, и ничего, — вспоминает мужчина. — В итоге дорогу в прошлом году просто засыпали щебенкой.

Он рассказывает, что в хуторе живут пять инвалидов. Михаил и сам в их числе. Из-за проблемного проезда в Галагановку не могут попасть сотрудники скорой помощи.

— То же самое происходит с пенсией. Приезжает почтальон и просит инвалида приехать в другой хутор забрать ее.

Странная история здесь и с прудами — в отличие от дороги, их действительно давно уже нет, но по документам они числятся все такими же полноводными, какими были в советское время.

— Здесь был канал, еще при совхозе. Потом, когда стали делать каяльский карьер, вода из канала ушла. А в администрации считают, что пруды сохранились. Они смотрят старую карту, — рассказывает Михаил. — Надо им предложить порыбачить, поплавать.

Мужчина вспоминает, как много лет назад в Галагановке вспыхнул пожар, а приехавшим пожарным его нечем было тушить: «Пришлось давать воду из скважины, ехать в соседнее село». Сгорели два дома.

Почему пустеют российские сёла?

Кандидат социологических наук и директор Института социологии и регионоведения ЮФУ Андрей Бедрик считает главной причиной опустения сельской местности структурную трансформацию экономики и изменение образа жизни людей, начавшиеся еще в прошлом веке.

— С периода индустриализации центрами технологического прогресса и наиболее высокого уровня жизни выступали и выступают города. Сегодня промышленность уходит на периферию, уступая место сфере услуг и технологий. Но города не утрачивают в этой новой реальности своей привлекательности, так как гарантируют более быстрые возможности для социальной мобильности, больший потенциал для комфортной жизни, обширный спектр социальных благ, возможностей развития и досуга, — комментирует Андрей Бедрик.

Социолог уверен, что производителя или потенциального фермера невозможно вернуть в деревню без поддержки государства.

— Крупные агрохолдинги — это серьезный барьер для развития малого и среднего бизнеса на селе. Соответственно, без поддержки государства фермер средней руки просто не выживет, — считает эксперт. — Никакие апелляции к необходимости импортозамещения без серьезной инвестиционной, технологической и инфраструктурной поддержки не смогут удержать село от кризиса и тем более вернуть туда молодежь.

По мнению директора Института социологии и регионоведения, «в настоящий момент сложились все объективные условия, чтобы вернуть селу статус национального приоритета». При этом он добавляет, что пока «понятной и комплексной перспективы» решения проблемы опустения деревень у государства нет.

Солнечный. Поселок, доживающий свой век

На те же проблемы жалуются жители небольшого поселка Солнечного в Ростовской области — нет газа, дороги годами не ремонтируют, вода — только из скважины. Мимо поселка ходит электричка, в нем даже есть автобусная остановка, но Солнечный неумолимо пустеет.

Женщина охотно соглашается поговорить с журналистом, «потому что накипело» — много лет администрация игнорирует проблемы Солнечного. Анна активно участвует в жизни поселка, собирает подписи, пишет обращения вместе с другими жителями, но все как об стенку горох.

— Газа нет — наш председатель не внес поселок в программу газификации. Сказал, что десять человек со всего поселка — это мало. Писали в Москву — бесполезно. Москва ссылается на Ростов, Ростов — на сельскую администрацию, сельская администрация отвечает: «В бюджете денег нет». [А у жителей] в сезон на дрова уходит 50 тысяч, — сетует Анна. — Чтобы сэкономить, раньше мы ходили в лесопосадку и собирали сухостой. А теперь нас штрафуют — 50 тысяч и выше. Пару лет назад одного мужика посадили на два года за то, что он вместе с сыном тащил сухостой.

Пока разговариваем, вокруг магазина собираются дети. Играть им негде — детская площадка перед магазином давно заросла бурьяном.

— Со светом постоянные перебои. Если выключат, то включат через три-четыре дня, — говорит Анна. В это время в магазине начинает что-то громко стучать. — Вот, слышите? Это напряжение — будет стучать, пока не устаканится. У людей в прошлом году от такого погорели холодильники и вся техника. Сказали администрации, а нам ответили, что это не их вина. Поставили счетчики, а старые провода не выдерживают.

По словам Анны, школа и фельдшерско-акушерский пункт поселка давно закрыты, но по документам как бы работают — там трудоустроены люди.

— В школе пять работников числится. Они получают зарплату. Много детей в поселке — откройте вы кружок в школе, занимайтесь ими. Детей автобусами возят в школу в Новый Мир (поселок Новомирский Калиновского поселения. — Прим. ред.). Медпункт стоит, но не работает. А там тоже числятся рабочие!

Сворачиваю на одну из улиц. В нос бьет запах навоза. Иду по изогнутой тропе, пробираясь через густой бурьян — его в этой части поселка давно перестали косить. Да и некому. Многие жители давно оставили свои дворы. Все, что осталось от прежней жизни — чернеющие деревянные гнилые дома и сараи совхоза. Погрязшие в высоких зарослях бурьяна, они вызывают чувство тревоги и тоски. Замечаю дом, где во дворе женщина хлопотливо убирается в хлеву с коровами. Спрашиваю: «Много ли людей осталось жить на этой улице?»

— Не очень, — коротко отвечает она. — Извините, мне некогда разговаривать.

На соседней, более оживленной улице, получше. Во дворах люди хлопочут по хозяйству, убирают огороды, готовят еду. Здесь бурьяну не так вольготно, как на других улицах. И кирпичные дома не вызывают тоску.

— Раньше жизнь в поселке веселая была, молодежь, какое-то движение, — рассказывает Ольга Акименко, коренная жительница Солнечного. — Вот там, около магазина, раньше стояли клуб, столовая, общежитие, был большой парк. Мы танцплощадки сами делали, кино по вечерам крутили, праздники проводили, соревновались с девчонками: кто лучше испечет. На дискотеки к нам съезжались из соседних сел. А теперь этого нет.

Вспоминая молодые годы, Ольга печально смотрит куда-то в сторону. Прищуривается, будто стараясь увидеть давно разрушенный клуб. Последние годы женщина с грустью наблюдает, как погибает ее родной поселок.

По словам социолога Бедрика, шансы современной деревни выжить и развиваться зависят в первую очередь от близости к крупным городским агломерациям.

— Чем ближе деревня к ним, тем больше вероятность, что у нее есть будущее, — считает директор Института социологии и регионоведения. — Во-первых, необязательно уезжать из деревни, чтобы работать в городе, так как он транспортно доступен. Во-вторых, деревня дает ощущение досуга и антистресса от городской суеты, но не препятствует профессионально-экономической самореализации молодежи. В-третьих, такие деревни обладают сами по себе большим потенциалом как центры жизнеобеспечения городов. Так, не переезжая в город и сохраняя традиционные сельские виды деятельности, молодой человек все равно сохраняет возможность достаточно высокого и стабильного заработка и при этом близок ко всем социальным благам «городской цивилизации».

Но Ольга Акименко остается в Солнечном по другой причине. Уезжать в город со своей слепой мамой она просто боится — кредит рискует не потянуть, а за маткапитал нормального жилья не купить.

Ее соседка Ирина Антонова — тоже коренная жительница поселка. Когда подхожу к ее двору, она с мужем как раз разжигает мангал.

— Это у нас как дача. Мы сюда приезжаем, отдыхаем. Продавать не стали — жалко, столько вложили в этот дом, — говорит Ирина. — Но если б был газ, то мы, наверное, остались. Администрация поселком не занимается, условий никаких нет, поэтому и вымирает все.

Ирина рассказывает, что раньше здесь был совхоз и жители поселка работали на молочной ферме. Мать Ирины всю жизнь трудилась дояркой. Сохранившиеся дома в основном 50-х годов постройки — для работников молочного комбината.

— Тут была шикарная жизнь, работу давали. Доярки ходили в белых халатах! — вспоминает с улыбкой Ирина. — Когда СССР распался, ферму закрыли. Так моя мама аж плакала: всю жизнь там проработала.

Заброшенное здание молочного комплекса до сих пор стоит в поле недалеко от Солнечного. Последнее напоминание о насыщенной и яркой жизни поселка, которая закончилась уже много лет назад.

— Как думаете, что будет с Солнечным через 20 лет?

— Какой там 20! Хотя бы 10 протянул, и никого тут не останется, — отвечает Ирина. — Жалко, очень жалко, что умирает поселок.