«Ну она тупая была». Подросток — о 12-летней девочке, в убийстве которой признался

Каждый раз, когда появляются новости о гибели детей, содрогаешься от ужаса. Страшно представить, какие изверги способны на такие преступления. Особенно когда речь идет о маленьких селах, где, казалось бы, все друг у друга на виду. Только представьте — всего одиннадцать улиц, 700 жителей, да домашняя скотина, покосившиеся дома с резными ставнями — это хутор Тереховский, где 24 октября убили 12-летнюю школьницу. Машенька умерла от удара камнем по голове — без мучений, но после смерти тело зверски изуродовали: 20 раз ударили кухонным ножом в лицо, один раз — в сердце. Корреспондент 161.RU (Городские порталы). Сабина Бондарь побывала в Усть-Донецком районе и, общаясь с жителями, наткнулась на предполагаемого убийцу.

Тереховский находится в двух-трех часах езды от Ростова. Едем через умирающие шахтерские города и осеннюю серость. Что этот хутор, что соседние — места тихие.

Местные вспоминают: в последний раз подобное убийство было полвека назад. О нем и сейчас рассказывают так, будто было оно вчера. В 70-х в соседнем хуторе Мостовом пропал трехлетний мальчик. Через три дня поисков в лесу обнаружили изувеченное тельце — похититель издевался над ребенком, пока хуторяне искали малыша.

Названия улиц в Тереховском, несмотря на возрождение казачьих традиций, до сих пор отсылают к советскому прошлому: Титова, Гагарина, Патриотов, Свободы… Тело убитой школьницы утром 25 октября нашли за магазином на улице Мира.

Воздух в Тереховке чистый, по-осеннему свежий. Грязь под ногами и пустые улицы напоминают о том, что хутор живет вдали от цивилизации. И местным там хорошо… Идем вдоль заброшенных домов улицы Мира. По нам видно — чужаки, но первые же встречные жители Тереховского с деревенской непосредственностью соглашаются поговорить о случившемся.

— Полиция искала, кинологи с собаками, волонтеры какие-то, — рассказывает хуторянин с мозолистыми от работы руками, облокотившись на дверь самодельного заборчика. — Тело ее нашли там — за магазином. Всё очень страшно. Такой случай… У нас тут уже три дня все ходят, рыщут.

— Кого подозреваете?

— Бог его знает. Никого. Всех. У нее родители какие-то странные. Папка и мамка того, что ли? Странные, в общем. Подозревают всех. Тут вроде как солдат какой-то приехал к тетке своей на свадьбу, что ли. И потом не вернулся в часть. Так и его подозревают. Там, за поворотом, куча дэпээсников стоит, а дальше — десятка три полицейских еще по хуторам ходят. Уже надоели с вопросами. Если бы они чего-то конкретного или кого искали, а так... Спрашивают, записывают, снова спрашивают.

Беглого контрактника действительно первым стали подозревать в убийстве школьницы. Его фото с ориентировкой развесили по нескольким хуторам Усть-Донецкого района.

Продуктовых магазинов в двух хуторах несколько, но в тот день Маша пошла в тереховский магазин «Заря». По словам родственников погибшей, в магазине у дома после обеда могло не быть хлеба.

— Вы не местные, вас сразу видно, — говорит продавщица Ангелина, которая двое суток отвечает на вопросы полицейских и следователей. — Мы тут все друг друга знаем. В траве ее нашли за домом бабушки двоюродной — вон он, этот дом из кирпича.

Ангелина — последняя, кто видел девочку живой. Если не считать причастных к убийству. Вспоминая тот день, она будто оправдывается за случившееся.

— Она вышла. Там проулок за домом, и в эту балку ведет дорога. Там ее и нашли. В бурьяне лежала, закиданная сухими ветками, — рассказывает женщина. — 24 октября она пришла ко мне примерно в три часа дня, взяла две булки хлеба, семечки, оплатила картой и ушла. Больше ее никто не видел. На улице камеры. По ним видно, что она за угол дома пошла в проулок. Вчера ростовские полицейские приходили ко мне, потом московские. Я им сказала, что меня уже допрашивали, а они, мол, теперь мы.

Ангелина показывает видео, где Маша танцует на Дне учителя. Ее сын — одноклассник погибшей.

— Девочку все называют больной. Ну не то чтобы она больная была… Она была нормальная. Чуть-чуть там у нее с речью что-то, и всё. Внешне по ней ничего не заметно было. То, что мать немного неадекватная, я знаю. Какое семя, такое и племя, — приговаривает женщина.

В округе одна школа. Ангелина говорит, что дети там разные — всё зависит от семьи, воспитания. Есть такие, у кого родители пьют беспробудно, и они сами по себе, но всем, видимо, на это плевать.

— Что за семья у Маши?

— Трое детей: старшей — лет 17, Машка вот была, и младшему мальчику 7 лет. Мать ее работает в шахте на лопате — уголь перебирает, тягает ведра эти. <...> Они в Евсеевке живут, но мамка-то наша, тереховская (здесь речь о матери погибшей. — Прим. ред.). В Евсеевке купили какую-то хатеночку за маткапитал. Муж у нее, Коля, тоже на шахте работает и тоже на лопате — на фабрике.

За час беседы с продавщицей в магазин никто не зашел. На улице тоже пусто. Ангелина говорит, что после случившегося люди боятся детвору на улицу выпускать. Все замыкать хаты стали, хотя раньше в любой двор можно было запросто зайти. Женщина всё больше вспоминает события злополучного дня и продолжает рассказ о семье.

— Соседи сказали, что наутро, когда поиски еще продолжались, [мать девочки] сказала, что ей надо на работу, видите ли. Она собиралась со спокойной душой ехать на работу. Это как? — не успокаивается женщина. — У нее дома ребенок не ночевал, а начала поиски ее двоюродная бабка. Она с соседками и подняла шум, заявили в полицию вечером, но не мама. Помню, бабка Дуся с соседками забегают ко мне и спрашивают: «У тебя малая две булки хлеба покупала?» Я говорю: «Да, вроде». Они выбежали со словами: «Вот Машка, вот зараза, вот где она?»

У магазина высокая трава и грязные следы, оставленные десятками казенных ботинок. Здесь и нашли изувеченное тело девочки. «Лица на ней не было, только месиво», — позже будут вспоминать родственники. Тишину мрачного места нарушает низенькая женщина, что идет мимо, быстро перебирая ногами и застегивая куртку.

— Вы не подскажете, где живет семья, с которой произошла трагедия?

— Так они в Евсеевке — через мосток, а бабка ее двоюродная и дитятки-то — вот тут, — показывает женщина рукой на дом напротив магазина. — Дуська-то, вот она живет — искала ее бедная сколько. Хотите, телефон дам?

Доходим до кирпичного дома. Калитка открыта. Мы звоним хозяйке, и спустя время из дома выходят та самая баба Дуся, ее невестка и круглолицый мальчик 12 лет.

— Вы про Машку спросить? Так нет ее уж, — начинает пожилая женщина. — Послала мать за хлебом дитя. Ждать-пождать, а ее нету. Тут рядом с магазином материн дед живет с женщиной другой — не с бабкой. Бабка померла давно. Малая должна была к деду зайти. А она пошла в другую сторону.

Ее перебивает невестка:

— Говорят, что там даже крови не было. Ходили слухи, что убили в другом месте, а сюда привезли. Тут днем люди ходят, как никто не слышал криков? Всё лицо у дитя изрезано ножом, что же это за гады такие?

Женщины наперебой рассказывают о слухах, которые ходят по хуторам. Круглолицый мальчишка с интересом слушает у калитки, иногда бросая комментарии о Маше. Хуторянки вспоминают, что за день до убийства видели в проулке подозрительного мужчину — не местного. Якобы он пристально смотрел на бабу Дусю, когда та шла мимо, а потом куда-то делся.

— Мужик этот подошел к магазину и попросил сигарету у нашего, и тот говорит, екнуло что-то в груди. Он в башлыке на голове был, страшный такой. Не знаем его. Он не нашенский, — продолжает баба Дуся. — Мы теперь все двери, калитки закрываем на щеколду и ключом закрываемся. Дети вон с внуком смеются: никогда не замыкались, а теперь страшно.

— Кого еще подозреваете?

— Второго подозревали вояку в [хуторе] Мостовом. Говорили, что он служил на фронте, был даже в плену. Девять месяцев отслужил и рассчитался, то ли в отпуск ушел, — рассказывает невестка. — Мол, прячется — не хочет обратно воевать. А потом наши сказали, что это Татьяны Петровны племянник из Волгоградской области.

— У Маши полная семья?

— Олька с мужем жили, ругались, конечно. И вот когда ругались, то Коля уходил оттуда, из Евсеевки, и жил у нас, в Тереховке. А потом как помирятся, то возвращался. Случилась беда, и он опять пошел туда, — говорит баба Дуся. — Машка училась плохо. Два года ее оставляли в одном классе. Учительница хорошая, она вроде и тянула ее. Мы с матерью ее хоть и родственники, но почти не общались, а Машку мне жалко было всегда: издевалась детвора над ней.

По словам родственников, мать Маши только утром пошла в полицию, потому что не верила, что девочка пропала по-настоящему. Женщина начала искать ее, когда муж вернулся со старшей дочерью из Усть-Донецка. Родители присоединились к поискам ребенка и искали девочку до полуночи. Утром 25-го Ольга заявила в полицию сама.

— Мать думала, может, Машка карточку банковскую потеряла да боится идти домой, что ругать будут. Как вот сказали, что все искали, а мать домой пошла, так пошла, потому что так думала, что придет сама. Нельзя ее винить.

— Как ее могли так зверски убить, дитя это? — продолжает баба Дуся. — Говорят, что подозреваются подростки. Сейчас детвору в школе допрашивают. Мы вообще в шоке. Машка с девочкой одной из класса дружила и с мальчиком соседским — всё. Когда ее на второй год оставили, дразнили, потом забылись. Потом, как второй раз осталась Машка на второй год, в классе дразнили. Да, Матвей? — обращается она к 12-летнему внуку.

Круглолицый мальчик кивает:

— Ну обзывали ее, всё такое, типа тупая, не догоняет часто. Потом перестали, потом опять дразнили, ну потому что она тупая была.

Подростка одергивает баба Дуся:

— Ну чего тупая? Не тупая, просто плохо говорит она.

Бабушка вспоминает, как занималась с двоюродной внучкой чтением и письмом, приговаривая: «Давай, Машуль, запоминай, ты чего? Так мы с тобой всё и выучим».

— А отставание у Машки наследственное или просто ленилась?

— Бог его знает, но, думаю, есть что-то. Пацана вот, Ванечку, [мать] не пустила в первый класс, хотя ему 7 лет стукнуло, — говорит баба Дуся. — Мать Олина умерла, когда она в первый класс пошла. Остался отец их, но он алкаш был. Вот бабушка троих детей и воспитывала.

Путь в соседний хутор проходит через мост, хотя, как оказалось, в селении два моста. Маша шла по тому, который укорачивает путь к магазину. В соседнем хуторе так же пустынно. Улицы утопают в грязи. Редкие хуторяне, увидев незнакомцев, осторожно отвечают на вопросы.

— Вы слышали, что у вас в Тереховке произошло? — спрашиваем у местных.

— Конечно. У всех мужчин в хуторах [образцы] ДНК из носа и горла брали. Бог его знает, чем кому малая не угодила, — отвечает один, затягиваясь табаком.

— А что за семья у Маши?

— Сказать, что семья прямо алкаши, ну не скажешь. Дети — да, сами по себе. Мы сами в шоке. Если бы где-то далеко нашли, то еще, может, на грибников подумали бы. К нам много за грибами приезжают, а так, возле магазина... Бог его знает. В хуторе все знакомые. Это кто-то из своих.

На лавочке встречаем другую женщину в окружении двух влюбленных котов и собаки с ладонь. Животные, обступив женщину, облизывают друг друга, а собака то и дело норовит напасть, защищая свои владения. Услышав, что речь о семье Маши, Людмила тоже вступает в беседу.

— Кому эта девочка помешала? Всегда проходила — улыбалась, здоровалась. Вот все кобели и кошки всегда со мной сидят. Она их подходила гладила. Уже несколько дней все в шоке. Вот, казалось бы, зачем она мне нужна, а я ложусь спать и думаю про нее, просыпаюсь — и снова думаю про нее. Может, ее привезли да бросили туда? Ну если бы убивали, то слышал бы кто?

Возле Машиного дома стоят люди — это родственники со стороны мужа Ольги. Родителей дома нет — уехали в морг за телом дочери. Девочку должны были похоронить 27 октября, но всё перенесли на 28-е: экспертам понадобились еще одни сутки.

— Неси «тубаретки» из дома. Надо же будет куда-то гроб поставить, — кричит высокий мужчина. Из дома по одному выходят еще несколько родственников. Кто-то приехал из другого района, а кто-то — из соседнего хутора.

Невысокая женщина пытается дозвониться до Ольги, чтобы узнать, когда вернутся.

— Уехали за Машкой-то, — говорит одна из родственниц, Ирина. — Я пошла, когда Машку нашли, туда. Подозревали пасынка Олиного брата. Ему 18 лет, банковскую карту его нашли рядом с телом Маши. Его забрали на проверку ДНК, порезы смотреть. У дитя на лице нашли слюну. Но потом его отпустили. Вроде ни при чем.

Стоящие у дома мужчины выдвигают в защиту парня свои версии:

— Может, на том месте раньше карточку потерял, но его тоже подозревали. Он сказал, что пробегал там и потерял карту типа три дня назад.

— Маша никогда бы сама не подошла к незнакомцу, скорее детвора позвала какая-то, — продолжает Ирина. — Ее ударили сзади по голове. Найдут, мы думаем, не сегодня, так завтра. Всё лицо у ребенка изрезано ножом, но мужик бы взрослый так делал? Думаю, нет. Это подростки какие-то неадекватные, кого она знала и к кому подошла. Понимаете, она ни к кому никогда к чужим не подходила.

Матери сообщили о смерти дочери не сразу. По словам Ирины, девочку нашли около 11 утра. Полицейский, который тогда брал у Ольги показания, не смог сразу сказать.

— Когда нашли тело, Ольку откачивали тут. Скорую вызывали, укол ей делали, — вспоминает родственница. — Я сама отцу сообщила, что нашли, и сама пошла на то место. Позвонила и сказала ему: «Крепись, братоша». Меня не пустили, чтобы следы не стереть преступников. Пришли, постояли, поплакали. Все боялись родителям сказать.

Начинается дождь, но никто из родственников не заходит в дом — все ждут возвращения родителей с гробом. Близкие во дворе перешептываются: мол, погода даже плачет сегодня.

Первой во двор входит старшая сестра Маши. Совсем не удивляется толпе у дома. Молча проходит в дом и скоро присоединяется ко всем. Девушка всё время задумчиво смотрит в одну точку и потом неожиданно произносит: «Ба, а где Машку будут хоронить? Помнишь, мне сон снился, надо же рядом с сестрой».

Как оказалось, вторая дочь Ольги умерла в возрасте трех месяцев — за несколько лет до Маши. Следующего ребенка мать назвала тем же именем. Ирина причитает:

— Когда она родила, мне бабки в хуторе говорили: «Денежку попроси, а потом пусть мать заносит ребенка во двор, раз назвали именем умершего дитя». Так и сделали — суеверия, знаете. А не помогло, — сокрушается женщина. — У отца Машкиного тоже были до Ольки в первом браке двое детей. Старший сын вот покончил с собой в январе. Ему было около 26 лет. У него два инсульта было, и тут Машка умирает. Боже, как же им пережить-то это всё, бедным?

Гроб с розовой обивкой привезли ближе к вечеру. Родня занесла его в коридор дома вместе с промокшими под дождем венками и табуретками. Мать шла чернее той ночи, что опустилась на семью. Несколько людей ввели ее в дом. Следом спешно вошел бледный отец погибшей. Мы вышли.

У забора в опустевшем дворе мок крест и забытый кем-то из родственников венок.

Похороны прошли утром 28 октября. Проводить девочку в последний путь пришли жители обоих хуторов — Евсеевского, где та жила, и Тереховского, где была убита. Девочку похоронили в казачьем платье — традиции нравились ребенку.

— Сегодня Олю откачивали. Гроб уже в машину погрузили, а у нее истерика началась. Кричала, что не хочет, чтобы гроб увезли, — рассказывают родственники. — Она на кладбище облокотилась на гробик, и он чуть не упал. Она кричала:

Накануне похорон в Евсеевке арестовали двух подростков — соседей девочки, живущих буквально за забором. Силовики заподозрили двух братьев 12 и 17 лет в убийстве.

— Когда мазки брали в школе у всех, на ДНК проверяли, то очередь подошла к Семену 17-летнему. Говорят, он сказал: «Не надо у меня мазок брать. Это я ее убил». Когда сказали директору школы, она стала кричать: «Не верю», — пересказывают произошедшее родственники. — Они были вдвоем с братом. Потом нож и курточку его в крови нашли в сарае. Сначала ее ударили камнем по голове. Она сразу умерла, а потом пошли за ножом, вернулись и нанесли 21 ножевое ранение. Их сразу арестовали. Мать — тоже. Через сутки их отпустили, но сказали — для следственного эксперимента.

По словам близких, когда мать начала искать Машу, первым делом она забежала именно в соседский дом. Девочка дружила с младшим из мальчиков.

— Матери детей не было. Семена, старшего, — тоже. Сидел дома младший. Оля спросила, не видел ли он Машу. Тогда еще Оля не понимала, что Машка пропала, а просто, думала, заигралась, — пересказывают историю члены семьи. — А младший пацан повернулся, посмотрел таким взглядом, какого Оля, говорит, никогда у него не видела, и сказал: «А что, Маша пропала?» У меньшего к Машке какая-то влюбленность, что ли, была. Ну часто они вместе бегали. Оля подумала: откуда он знал, что пропала, ведь она не говорила.

Несмотря на признание старшего соседа, силовики продолжили брать мазки у подростков в хуторах и на следующий день. Как сообщил нам источник в силовых структурах, в деле появился третий подозреваемый. Именно о нем утром 29 октября сообщило областное следственное управление СК. Не указывая возраст, силовики назвали предполагаемым в убийстве дальнего родственника потерпевшей.

— У нас еще одно потрясение. Арестовали Машиного родственника — Матвея, 12-летнего внука бабы Дуси, — рассказали мне родственники, комментируя сообщение СК. — Полицейские возили его на полиграф, там он всё врал, но после признался, что убивал Машку. До этого родители не разрешили, чтобы у несовершеннолетнего брали ДНК в школе и проверяли на полиграфе.

— После совершенного преступления он пришел домой в куртке с кровью. Мать спросила, откуда кровь, а пацан соврал, что порезался, собирая орехи, — пересказывает версию следствия источник редакции в органах. — Женщина постирала куртку, но после ряда следственных действий и высвечивания на одежде были отмечены пятна крови. Матвей дал признательные показания и считается сейчас основным причастным к преступлению. Предыдущие показания 17-летнего подростка проверяются. У следствия есть подозрения, что все трое так или иначе причастны к убийству девочки, а старший просто хочет взять вину на себя.

Перед глазами снова всплыли кирпичный дом напротив магазина, синий забор и круглолицый мальчишка, который кивал головой, когда мать спрашивала его: «Потом, как второй раз осталась Машка на второй год, снова дразнили. Да, Матвей?»