Жизнь как фоторяд: театр драмы увидел в чеховских «Трех сестрах» послание современникам

Чеховские «Три сестры» оказались во власти питерского режиссера Глеба Володина еще прошлым летом, когда он участвовал в лаборатории «Архдрамы» «Рыбный обоз». Двухнедельная работа вылилась в эскиз — уже тогда он занял больше часа и успел приглянуться зрителям и театру. В эти выходные в театре состоялась премьера уже полноценного спектакля.

О новой постановке можно сразу сказать, что она выдержана классически, соответственно чеховскому слову, но при этом не чужда сегодняшнему дню в деталях.

Пространство «Трех сестер» осталось таким же камерным, каким было намечено в эскизе. Зрители сидят прямо на сцене — это средний формат. Игровая территория сильно ограничена. Сзади появилась прозрачная стена из стеклопластика, разлинованная по всей длине деревянными рейками. Все это вместе создает подобие входа в дом — с дверьми и окнами. С другой стороны по всей длине сцены разложен и укрыт светлой скатертью стол. Он практически стирает расстояние между актерами и зрителями, так как последние — не большинство, конечно — могут сесть прямо к нему. Но на это еще надо решиться — за три с небольшим часа, что идет спектакль, за столом то поднимают рюмки водки в день памяти отца сестер Прозоровых, то пьют чай с пирогами, то изливают душу, находясь на расстоянии вытянутой руки, смотря прямо в глаза.

Трижды стол перед зрителями заново накрывают сами артисты. В какой-то момент эта бытовая возня с раскладыванием чашек, бокалов и тарелок с салфетками может показаться лишними телодвижениями, но не в такой ли мелкой суете изо дня в день проходит и наша жизнь?

Сопричастность нашему дню режиссер использует в нескольких вариациях. Так, учитель гимназии Кулыгин (Павел Каныгин) на именины Ирины (Татьяны Сердотецкой) приносит альбом с гимназическими снимками. Когда же он оказывается на столе, забытый всеми, в нем можно разглядеть черно-белые фото с репетиций спектакля.

Еще раз с акцентом в наши дни режиссер обратится в самом конце спектакля, когда актеры, развернувшись спинами к зрителям уже на большом экране смотрят репетиционные фотографии.

То, что личное обращение к зрителю важно в спектакле проявляется и в том, как подается текст. Все монологи произносятся с обязательным разворотом в зал. Хотя считывать это можно двояко: в пьесе, как и в спектакле силен мотив всеобщей глухоты — вступать в диалог здесь и сейчас с живым человеком почти никто из героев не хочет, но ищет собеседника там, в будущем.

«Три сестры» в исполнении Глеба Володина вообще получились очень актуальными. При том, что переноса в наше время нет — в сценографии и решении костюмов артистов сохраняется чеховское время: дамы в кружевных платьях и строгих юбках в пол, мужчины — в офицерском обмундировании или в классических костюмах-тройках. В наше время относит актерское прочтение текста. Об этом спектакле вообще сложно размышлять, задавая себе вопрос «Как это сделано?». Нет видимых приёмов, что хорошо: форма не довлеет над содержанием. Получается такое большое и развернутое размышление — в какой-то момент можно словить себя на мыслях вовсе не о семье Прозоровых, а о себе самом: это ведь ты что-то упустил в жизни, а теперь пожалел, где-то свернул не туда и миришься с обстоятельствами. Такое переживание и ставит «Трех сестер» в ряд лучших спектаклей «Архдрамы» — не сразу, со временем, когда его хорошенько опробуют на зрителях.

А еще эта постановка — повод увидеть интересные актёрские работы. Сестры — Ольга (Мария Новикова), Маша (Мария Беднарчик) и Ирина (Татьяна Сердотецкая) — точно играют разные грани человеческого одиночества. Портрет Ольги создается прямыми штрихами: она всегда с прямой спиной, движения не броские, а голос нарочито низкий. Она скупа на эмоции, закрыта, а счастье находит в том, чтобы опекать всех: и сестер, и учениц, потом характерное для нее движение — плавно развести руки и ждать, кому на плечи их можно опустить. В Маше же наоборот есть страстное начало, которое зажато в тиски. Визуально она решена в траурных тонах: во всех её нарядах присутствует только черных цвет. Особенно дополняет ее образ черный плащ, резкие формы и изгибы которого особенно подчеркивают ее душу, будто заключенную в темницу. Ирина же проходит, пожалуй, через самые большие метаморфозы. По пьесе события разворачиваются в течение пяти лет, юная и и мечтательная девушка Ирина превращается в мечущуюся, озлобленную молодую женщину. Её одиночество в незнании и непонимании самой себя. Изменение происходит во всем облике — вместо длинных кудрей появляется удлиненное каре, вместо наивности — отстраненные движения и враждебность во взгляде.

Следует присмотреться и к тому, как над своей ролью работает Дмитрий Беляков, он здесь подполковник Вершинин. Его герой получается молодцеватым и легким, этакий повеса, любитель поговорить и пофилософствовать. Нельзя сказать, что актёр открывает нам в этой роли что-то новое о себе. Но с довольно типичным для себя амплуа справляется первоклассно: за ним хочется наблюдать.

Также выделяются актерские работы Сергея Чуркина в роли штабс-капитана Солёного и Андрея Калеева — военного доктора Чебутыкина. Оба умудряются сделать своих в общем-то не главных персонажей заметными. Обратная ситуация у исполнителя роли барона Тузенбаха (Константин Мокров). Его герой как раз один из ключевых, но почему-то часто теряется на общем фоне, напоминая скорее юного гимназиста.

Кстати, интересно выведены в спектакле подпоручики Родэ и Федотик — вместе их воплотил актер Александр Зимин. Режиссер расширил эту роль, взяв у Федотика из пьесы увлечение фотографией. Благодаря этому появляется еще один, очень важный момент в спектакле, подчеркивающий его обращение к будущему. Зимин большую часть спектакля проводит практически за рамками игрового пространства — он в стороне со старым массивным фотоаппаратом, на который в поворотные моменты спектакля делает снимки. На сцене же каждый такой снимок откликается световой вспышкой и последующих затемнением пространства — на пару секунд, как бы намекая, что жизнь — черед фотокарточек, череда моментов, из которых складывается общее ее течение. И надо жить.