«Я не успела сказать спасибо»: о человеке, которого потеряла журналистика Архангельской области

Журналист 29.RU Мария Гаврилова работала вместе с Людмилой Ашиток в газете «Архангельск», которая менялась, но стабильным её брендом оставались тексты о культуре. Писала их Людмила Фёдоровна — так, только по отчеству и с уважением, называли её даже те, кто попадал под критику в её материалах. Наша коллега вспоминает, каким человеком была журналистка, которая вдохновляла многих из нас на старте в профессии. Советы, помощь и «корреспондентскую застольную».

— Вчера из сообщений коллег в соцсетях я узнала ужасную новость — не стало журналиста Людмилы Федоровны Ашиток. Ей было всего лишь 64 года. Очень тяжело осознавать, что ее больше нет с нами. Еще мало мне приходилось сталкиваться в жизни с потерей близкого человека, в чей уход из жизни сложно поверить, трудно перенести мысль, что его больше нет. В этой колонке я хочу не только выразить соболезнования близким Людмилы Федоровны, в число которых включаю и журналистов, с которыми она дружила, с которыми работала вместе, и огромное количество деятелей культуры, которые, я уверена, тоже переживают эту потерю как свою. И, конечно, хочу поблагодарить Людмилу Федоровну. Чувствую, что при жизни не вполне достаточно говорила ей спасибо.

Я познакомилась с ней, когда на предпоследнем курсе университета пришла на практику в газету «Архангельск». В то время я уже знала заочно Людмилу Федоровну как лучшего обозревателя культурной жизни в области. И сперва мне было немного страшновато с ней бок о бок трудиться. Человек с именем в региональной журналистике, которого любят читатели, на которого не обижаются те, о которых он пишет, и которого безусловно признают профессионалом коллеги, — это, в общем-то, редкость. Как многие молодые журналисты, увлекающиеся кино, театром, чтением, я тоже хотела писать о культуре. И, как многим начинающим авторам, мне казалось, что это совсем не сложно. Но, когда я заявила на какой-то планерке в редакции, что хочу брать эти темы, Людмила Федоровна в ответ только улыбнулась:

— Ты думаешь, это так легко? Ну попробуй.

Нет, это вовсе не было сказано зло. Людмила Федоровна сразу же предложила мне свою помощь, хотя могла бы и отказать — с чего бы это ей отдавать свою нишу? Ведь ее-то тексты точно вышли бы лучше, чем мои корявые попытки. Но она радовалась, что нашелся единомышленник. По крайней мере я это чувствовала.

Приносила мне свои книги о режиссуре, о театре, к которым я до сих пор иногда обращаюсь. Спасибо за это, Людмила Федоровна.

Я пробовала в течение нескольких лет, когда уже после университета работала вместе с ней в газете, писать так же хлестко, остроумно, забористо о спектаклях, кино, концертах народных и других коллективах, как она. Написав, ждала ее оценки, считала ее наставником. Получив свежий номер газеты, в первую очередь открывала последние полосы — почему-то им всегда отведено место культуры — и читала ее тексты. Это было удовольствие, ведь о любом событии она могла написать интересно. Молодой журналист встал бы в тупик, если бы ему поручили написать отчет с какого-нибудь, на его взгляд, скучного и однообразного до зевоты концерта народного коллектива. Но Людмила Федоровна — никогда. Ее репортаж был бы полон красок, не замеченных другими деталей. Ей хватало пары слов, чтобы погрузить читателя в атмосферу, чтобы емко выразить оригинальную мысль. При этом она никогда не писала в категориях «хорошо» или «плохо»: даже если она кого-то ругала, то, во-первых, объясняла, за что, а, во-вторых, всегда находила, за что можно и похвалить. Ее рецензии отнюдь не были комплиментарными для всех тех коллективов или личностей, о творчестве которых она рассказывала читателям.

Поэтому это право, я думаю, за ней признавали в том числе и люди творчества, которые обычно остро реагируют на критику. Но на Людмилу Федоровну не обижались — с ее мнением считались. Она была своей в этой стихии.

Людмилу Федоровну всегда можно было встретить на премьере постановок в наших театрах, на важных концертах или выставках, на встречах с писателями. С диктофоном, блокнотом, фотоаппаратом. Я помню, что, несмотря ни на какие неурядицы, она всегда улыбалась и незло подшучивала надо мной и не только надо мной. Она обладала огромным запасом различных театральных (и не только) баек, анекдотов, различных народных мудростей и колкостей, которыми она щедро сыпала и в разговорах, и в своих текстах. Я не знаю другого человека, который бы так же хорошо понимал народную культуру и ее северные особенности, а также мог бы увлекательно рассказать об этом. Она любила стихи и песни, все держала в памяти, при случае легко выуживая подходящие к моменту строки. Мне запомнилось, как она пела «Корреспондентскую застольную» на одном из праздников в редакции — она любила свою профессию. Она болела, но никогда не жаловалась на это.

Пусть я и не стала в полной мере ее ученицей, не стала продолжать писать дальше только о культуре, но это не исчезло из моих интересов. И мне будет не хватать Людмилы Федоровны в зале на очередной премьере. Будет не хватать тех двух-трех слов после спектакля, когда она кратко выскажет свое мнение. И, безусловно, будет недоставать ее текстов, ее фирменного стиля. Никто не сможет писать так же, как Ашиток, но на ее материалах можно учиться. Я надеюсь, что кто-то все же будет учиться, потому что сейчас, кажется, все-таки некому подхватить то дело, которое делала Людмила Федоровна для всех. Увы, некем ее заменить, и тем страшнее потеря. Я рада, что была знакома с таким профессионалом, и мне бесконечно жаль, что ее больше нет с нами.

Родные, друзья, коллеги Людмилы Федоровны, многочисленные герои ее публикаций и читатели, а также все те, кто знал ее как доброго и жизнерадостного человека и замечательного журналиста, — скорблю вместе с вами.