«Ребенок в шоке, в ужасе»: история бабушки, которая пошла на преступление, воюя за внучку

Ей было пятнадцать, ему — восемнадцать. Ника оканчивала девятый класс, Гера — колледж. Был май, конец учебного года, когда они познакомились.

— А в сентябре Вероника встретила меня после работы. «Мама, у меня для тебя две новости: плохая и хорошая. Первая: я беременна». Я опешила, молчала. Какая еще новость для меня была, я так и не узнала, — рассказывает нам Наталья Юрьевна.

Наталья — продавец цветов из Екатеринбурга, бабушка семилетней Евы. Война за внучку с отцом ребенка год назад чуть не закончилась трагедией. Подробности — в материале журналиста E1.RU Елены Панкратьевой.

Наталья воспитывала дочь одна — отец Ники умер, когда девочке было восемь лет.

В детстве, как она говорит, никаких проблем с дочкой не было: послушный, спокойный ребенок, занималась танцами. Сложности начались в подростковом возрасте.

— Я ей: «Вероника, я в школу чаще тебя хожу» (на беседу к учителям). Но я не отпустила ситуацию, — уверяет Наталья. — Мы и ругались, и к психологу ходили.

В итоге с учебой вроде бы выправилось. Вероника сдала экзамены и поступила в колледж по специальности «логистика». О том, что дочь встречается с восемнадцатилетним парнем, Наталья знала. Тот заезжал за подругой в школу на собственной тонированной «десятке».

Мать говорит, что первое впечатление от молодого человека было самым хорошим: «Спокойный, вежливый». Она рассказывает, что провела с ними профилактическую беседу по поводу ранних нежелательных беременностей, сказала им: «Сначала образование» — и была уверена, что ее послушают. Сама она свою единственную дочь родила во вполне сознательном возрасте — в 25 лет, когда уже работала.

Вероника сдала школьные экзамены и поступила в колледж. А в первый месяц учебы сообщила матери про беременность.

Наталья говорит, что от упреков и ругани удержалась. Пошла за советом к своей хорошей знакомой — гинекологу из местной женской консультации. Та, как врач, рассказала про опасности ранней беременности и родов. Но предупредила: еще больший риск в том, что можно остаться бесплодной после аборта в юном возрасте.

— «Если не сможет потом иметь детей, проклянет тебя», — вспоминает Наталья. — В церковь я тоже сходила, спросила. Там, естественно, сказали: аборт — грех. Раз Бог дал, значит, это не просто так, не случайно.

Но решать надо было ей.

Парень к таким переменам в жизни был не готов, дал денег на аборт. Вскоре они расстались. Вероника на прерывание так и не пошла: сомневалась, какое решение принять, пока все сроки не прошли.

Беременность, несмотря на юный возраст, проходила благополучно. Веронике уже исполнилось шестнадцать лет. Мама говорит, что ходила с ней на все приемы. Во время родов тоже была рядом.

— Держала ее за руку, поддерживала, она ведь сама еще ребенок.

Новорожденный — он ведь не такой, как на картинках в рекламе. Да и сама еще ребенок. Потом успокоилась, — рассказывает Наталья.

Всё прошло без осложнений, и через день Наталья с букетом цветов приехала забирать двух детей из роддома. Больше никто их не встречал.

Наталья опасалась, что дочь скинет все заботы о дочке на нее, бабушку. Но Вероника оказалась ответственной и заботливой мамой. Хотя в восемнадцать лет призналась, что первые два года после родов не могла до конца осознать свое материнство, воспринимала дочку как младшую сестренку.

Мама Георгия, бывшего парня, познакомилась с мамой Вероники, когда узнала, что ребенок все-таки будет. Начали общаться. Когда внучке исполнился месяц, приехали в гости.

— Пофотографировались, погуляли с коляской. Привезли памперсы, баночки с детским питанием, подарили 2 тысячи рублей, — вспоминает Наталья.

Официально устанавливать отцовство парень не стал. Но Наталья признает, что в жизни ребенка та семья тоже участвовала. Могли забрать себе на выходные, погостить.

Когда девочке исполнился год, неофициальный отец начал перечислять что-то вроде негласных алиментов: 5 тысяч в месяц.

— Всё шло хорошо, Вероника вернулась на учебу, в каникулы подрабатывала в кафе официанткой, — продолжает рассказ Наталья. — Познакомилась с хорошим парнем. Володя очень любил Веронику, Евочку тоже обожал, всегда помогал с ней — и играл, и в садик водил. Парень — золото. Собирались жениться, девочку хотел удочерить, такие у них были планы.

Первый обморок случился у Вероники в двадцать лет. В больнице, куда ее доставили на скорой, она подписала отказ от госпитализации. Была уверена, что это случайность, ничего страшного: просто слишком быстро бежала по эскалатору. А через какое-то время молодая мама снова потеряла сознание дома. Скорая увезла ее, стали обследовать, и уже в больнице у Вероники случилась остановка сердца. Тогда ее спасли в реанимации.

А позже выявили опасные нарушения в работе сердца, сердечного ритма — блокаду второй степени. За четыре года до этого, когда обследовали юную беременную, никаких нарушений в кардиограмме не было. Будь что-то не то, естественные роды просто не разрешили бы. Возможно, были какие-то врожденные проблемы с сосудами, которые раньше не проявлялись.

После выписки из больницы Вероника стала наблюдаться у кардиолога, какое-то время ее ничего не беспокоило. Потом — снова обморок, потеряла сознание, когда забирала дочку из садика. На этот раз в больнице девушку прооперировали и установили кардиостимулятор.

Вероника не дожила трех месяцев до двадцати одного года. Она умерла вскоре после операции. В то утро, когда Наталья пришла домой со смены, дочь должна была быть дома одна. Ева гостила у прабабушки, матери Натальи, — та увезла ее к себе на время, пока Вероника восстанавливается после выписки.

Наталья заглянула в комнату к дочери — та лежала на диване и не дышала. Позже врачи объяснили матери, что смерть наступила мгновенно.

Вечером того же дня Наталье позвонила бабушка Евы со стороны отца. Наталья утром сообщила ей, что случилось.

— Еще Веронику не забрали [в морг] — она набрала меня: «Мы тут сидим, гуматорим (видимо, имеется в виду «обсуждаем». — Прим. ред.): Ева должна жить у отца», — возмущенно вспоминает наша собеседница.

Наталья оформила опекунство над внучкой. Специалисты посмотрели условия проживания ребенка — в квартире было чисто, прибрано. Правда, пришлось поменять работу, чтобы подстроиться под график девочки: забирать из садика, водить на тренировки по художественной гимнастике, быть дома в выходные.

Женщина ушла из цветочного магазина, где проработала 25 лет, стала шить шапки в ателье. Там не было ночных смен, и выходные были свободны.

А Георгий подал иск в суд о признании отцовства. Ему к тому времени уже было двадцать три года.

— Я не хотела ее отдавать. Дочери нет — теперь лишают внучки! Он ведь изначально отказался от нее. Потом, когда родилась, тоже не претендовал (официально).

А я ведь с этим ребенком с самых первых минут его жизни! — говорит Наталья.

О том, что мамы больше нет, девочка еще не узнала: бабушка сказала, что та уехала на учебу в далекий город. Еве тогда уже исполнилось пять лет.

ДНК-экспертиза подтвердила, что Георгий — родной отец. Наталья, понимая, что суд закончится в пользу отца, попыталась добиться возбуждения уголовного дела против Георгия по статье «Половое сношение с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста», утверждая, что дочь забеременела от него в пятнадцать лет, до возраста согласия.

Но в возбуждении дела отказали: по медицинским документам беременность наступила, скорее всего, уже после шестнадцатилетия. Максимум — за пару дней до. Но цепляться за это и ломать жизнь молодому человеку не стали.

Следователь побеседовал на эту тему с бабушкой, объясняя, что судимость отца, которой она так добивается, может в будущем повредить и ее внучке. Например, при устройстве на работу в некоторые госструктуры или правоохранительные органы.

С бабушкой и отцом, делящими ребенка, разговаривал и психолог-медиатор — объяснял, примирял. Договорились, что папа будет забирать девочку на выходные, чтобы не вырывать сразу из привычной обстановки. Но, как рассказывает Наталья, внучка, погостив одни выходные, на следующие ехать отказалась: захотела остаться дома. Отвезти ее силой Наталья не дала. Отец уехал один, раздраженный.

Георгий к тому времени работал водителем на крупном предприятии, возил заводское начальство и ездил на приличной японской иномарке — видимо, служебной.

Суд официально установил отцовство Георгия. Вскоре после этого бабушке позвонили из детского сада, сообщили, что Еву днем забрал отец: у него теперь было законное право на это. Наталья говорит, что после этого она не видела внучку полгода. Рассказывает, что звонила, писала, просила просто дать увидеться. Отец, по ее словам, отвечал отказом. Бабушка снова вспоминает:

— Узнала, в какой садик они ее водят. Несколько часов дежурила там, наконец увидела, что его невеста идет забирает Еву. Я замерзшая подбежала, упала на колени перед внучкой, начала совать в руки подарки. Она обрадовалась: «Бабушка, поехали с нами на танцы!» Я смотрю [на невесту Георгия] — может, разрешат? Вижу — качает головой: «Нам надо идти, спешим». Через несколько минут позвонил Гера: «Еще раз подойдете к дочери — в суд подам».

Я обежала все инстанции: опеку, уполномоченного по правам ребенка. Мне объяснили, что нужно самой обращаться в суд и устанавливать порядок общения с внучкой.

С матерью Георгия они стали врагами. Вся переписка между женщинами за эти годы — мат и взаимные проклятья. Наталья считает, что это была настоящая травля со стороны той семьи. Говорит, что даже носила в полицию скриншоты переписки с оскорблениями и угрозами, но там отказали в возбуждении дела.

Суд в итоге установил порядок общения бабушки с внучкой: два раза в месяц в выходные девочка могла гостить у нее.

— Первое время всё было нормально, решение суда исполнялось. Евочку я забирала на выходные. А потом началось…

Или ставит условие: «Будете брать, если будете делать что-то полезное». Спрашиваю: «Что?» — «Сходите платно к зубному». Или, тоже в наказание, телефон заберут — я не могу поговорить.

Меня возмущали эти манипуляции: почему наказывают ребенка, лишая общения со мной? Почему я, как попрошайка, должна унижаться, просить? Этот ребенок со мной с первых минут жизни, а ему он был не нужен! — повторяет Наталья.

Борьба за ребенка чуть не закончилась трагедией. Внучка гостила у Натальи в выходной, они сходили вместе на каток. Вечером пришли гости, начали отмечать наступающий праздник — 23 Февраля.

Вечером за Евой приехал отец. Бабушка вышла к нему на улицу — в квартиру он обычно не заходил. Начала просить оставить внучку еще на день: по ее словам, девочка не хотела в тот вечер уезжать. Отец отказался. Слово за слово — начали ссориться. Вслед за руганью случилась потасовка. Наталья говорит, что Георгий ударил ее кулаком в лицо, разбил губу (позже травма будет зафиксирована). Парень, в свою очередь, будет объяснять, что защищался от разозленной женщины.

Наталья побежала в квартиру. Никто не видел, как она взяла на кухне хозяйственный нож. Выскочила на улицу и ударила Георгия ножом в грудь. К счастью, непоправимого не случилось. Парень смог добежать до своей машины, отъехать на несколько метров и вызвать себе скорую. Сразу же приехала полиция. Наталью задержали.

Суд избрал ей меру пресечения: запрет определенных действий. Женщина жила дома, ходила на работу и на допросы. Нельзя было лишь выходить на улицу в ночное время и менять место жительства без предупреждения.

Нож задел легкое пострадавшего. Из больницы Георгия выписали через десять дней. Экспертиза установила, что его здоровью был причинен тяжкий вред: из-за ранения грудной клетки случился пневмоторакс и гематоракс. Это опасное состояние из-за скопления воздуха и крови в плевральной полости.

Наталью обвиняли по тяжелой статье 105, часть 1 («Покушение на убийство»). Уже во время судебного разбирательства статью поменяли на более легкую: об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью.

Отягчающее обстоятельство — состояние опьянения, в котором находилась подсудимая. Анализ показал один промилле алкоголя, это легкая степень опьянения. Были и смягчающие обстоятельства: признание вины, раскаяние, сотрудничество со следствием.

Суд назначил Наталье три года и шесть месяцев условно, с выплатой компенсации пострадавшему Георгию в размере 500 тысяч рублей. Позже апелляция незначительно смягчила условный срок — до трех лет и пяти месяцев.

— К делу суд подошел максимально обстоятельно и корректно, объективно пришел к выводу, что наша доверитель не желала смерти потерпевшему, тут же прекратила свои действия, — комментирует приговор юрист Екатерина Соколовская, представляющая интересы Натальи в уголовном процессе. — Наказание мы считаем законным и справедливым, учитывая все обстоятельства.

Наталья сейчас продолжает работать в цветочном салоне. Внучку она не видела год: пока шли все разбирательства, женщина не имела права общаться с потерпевшим. После апелляции в Областном суде она написала отцу: «Можно поговорить с Евой?» Получила ответ: «Нет».

От внучки остались лишь фотографии и детские рисунки на обоях. Детская шалость — изрисованные обои — сейчас дороги бабушке, и она не делает ремонт.

— Я понимаю, что пошла на преступление, я ответила за него. Понимаю, что после такого мы никогда не сможем нормально общаться с отцом Евы.

Я знаю, что Ева называет мамой жену Геры. Мне больно от этого. У нее все-таки есть мама, которая ее любила. Просто ее не стало, — говорит нам Наталья.

Мы поговорили и со второй стороной этой семейно-уголовной драмы — Георгием, отцом девочки. Молодой человек решением суда не удовлетворен. Он ждал более строгого наказания — реального лишения свободы.

— Она хотела добить меня, — уверен он. — Била наверняка, шрам у меня в области сердца. Так наотмашь [случайно] ударить нельзя. Слава богу, что всё обошлось. Я долго восстанавливался, выкачивали из легкого кровь. Сейчас восстановился.

Георгию двадцать пять лет. У него есть семья — жена, двое детей: Ева и сын, который родился в браке. Отец девочки говорит, что сделает всё возможное, чтобы его дочь не общалась с бабушкой.

— Она показывает пример асоциального поведения. Пьянствует. Мы готовимся к суду по поводу мирового соглашения (о порядке общения с ребенком), у нас кипа документов. В том числе и о зафиксированных административных нарушениях — о появлении в нетрезвом виде.

Да, возможно, наложились моменты, связанные со смертью дочери и с тем фактом, что я забираю у нее ребенка. Человек неадекватен. Я не отдам ей ребенка ни при каких обстоятельствах, даже если ко мне придут приставы. Я поговорю с ними и всё объясню. Какой адекватный человек может ей доверить ребенка?

Моя дочь тоже не хочет к ней идти, но она [Наталья] в это не верит, отказывается верить. Был такой случай, когда она выгоняла мою дочь босиком на улицу. Дочка рассказала мне об этом. Я делаю всё, чтобы защитить свою семью и дочь от этого, — сказал Георгий.

Семилетняя Ева знает, что произошло год назад.

— Я ей сам об этом сказал. Сказал, что сделала бабушка. И что за это она поедет в тюрьму. К сожалению, этого не произошло. Ребенок в шоке, в ужасе. Она в четыре года потеряла мать, и я ее забрал из семьи, где она воспитывалась. Это огромный шок.

И сейчас — бабка, которая чуть не лишила ее последнего родителя.

И сейчас я ограждаю ее от всего этого, — подчеркивает наш собеседник. — Вы меня поймите, пожалуйста!

Наталья в ответ на эти обвинения заявила, что никаких проблем с зависимостью у нее нет:

— Административное правонарушение — нахождение в нетрезвом виде на улице — у меня было единственное, и это было вместе с уголовным делом. Кроме возбуждения дела, выписали административный штраф. До этого никаких правонарушений у меня не было, я тогда первый раз была на [подобной] экспертизе. И я уверена, что последний.

Обвинение в грубом обращении с ребенком женщина назвала клеветой.

— Он написал заявление в полицию об этом сразу после апелляции в Областном суде, когда суд смягчил мне приговор. Якобы, со слов Евы, год назад... Это бред полный. Я тогда боролась за ребенка, старалась, чтобы внучка была со мной.

Наталья рассказала — тоже со слов Евы — как бабушка со стороны отца в порыве злости однажды выбила из-под девочки табуретку и та упала.

Разбираться в семейных конфликтах — дело неблагодарное. Продраться через взаимные обвинения враждующей родни, понять, где правда, а где оговор, бывает невозможно. Можно судить лишь по документам.

По информации из решения суда, экспертиза установила, что Наталья не страдает никакими психическими расстройствами, признаков зависимости от алкоголя или других психоактивных веществ у нее тоже не обнаружили. И указано, что ни к уголовной, ни к административной ответственности ни за какие правонарушения женщина не привлекалась. Соседи, начальство на работе и участковый дали ей самые хорошие характеристики. Всё это, кстати, учли при вынесении приговора об условном сроке.

Георгий тоже вполне благополучный: никаких проблем с законом, не судим, не привлекался. Работает водителем.

Наталья, несмотря на преступление, не перестала быть бабушкой, сохранила право на общение с внучкой. Но и позицию отца можно понять. Как двум враждующим сторонам, бабушке и отцу, подсудимой и потерпевшему, жить дальше? Мы поговорили об этом с уполномоченным по правам ребенка в Свердловской области Игорем Мороковым.

— С подобными историями, когда родственники делят детей, мы, к сожалению, сталкиваемся постоянно. Это самые тяжелые дела, люди в своем противостоянии доходят до края. Как и в этом случае. Самое страшное, что о детях уже не думают: тут только личные отношения между взрослыми.

Я бы в этом случае предложил выйти на нулевой вариант отношений: что случилось — то уже случилось, решаем, что делать дальше. Бабушка, несмотря на то, что совершила, имеет право на общение с юридической точки зрения. И с точки зрения морально-нравственных устоев — ребенок должен знать бабушку, которая его любит. Но главное все-таки то, что право на общение с бабушкой есть у внучки и ее нельзя этого права лишать.

Чтобы она всегда могла на них опереться. Давайте вспомним Воланда: никто из нас не знает, что может с нами произойти в будущем. Случилось так, что мама умирает в двадцать лет, — кто мог такое предположить? Или, к примеру, истории-сюжеты программы «Жди меня» — они как раз о том, что ни одного родного человека нельзя так просто вычеркивать из жизни ребенка. Ни мать, лишенную родительских прав, ни эту бабушку с судимостью.

Мы готовы работать с данной ситуацией. Если бабушка ко мне обратится, будем предлагать разные варианты решения.

— После такого вообще реально примирение?

— Задача — не помирить, а выстроить ситуацию так, чтобы ребенок имел право видеться с родным человеком. И нужно вместе решить, как это будет, в каком формате. Знаете, когда мы говорим тем людям, кто к нам обращается, про медиацию, про переговоры, примирительные процедуры, то постоянно слышим: я с этим человеком общаться не буду, за один стол не сяду. Когда конфликт в острой фазе, все здравые мысли и предложения будут восприниматься как атака. Но неважно, как вы друг к другу относитесь, важно реализовать право ребенка.

— А решения суда в таких случаях недостаточно?

— Хорошо, есть, к примеру, решение суда о порядке общения, а ребенок наотрез отказывается от встреч. И что делать? Знаете, сколько я подобных видео [с отказами] пересмотрел? Нужно обеспечить исполнение решения суда, чтобы это было не травматично, без урона для ребенка. С точки зрения его интересов.

Есть наработанные схемы для таких случаев: смотрим на привязанности и желание ребенка и исходя из этого выстраиваем вариант общения. Для общения в первое время можно выбрать нейтральную территорию, театр, кино.

Повторю: родные люди не должны выпасть из жизни ребенка. Очень хочется донести эту мысль до всех участников таких конфликтов.

Мы рассказывали про подобный случай, связанный с конфликтом из-за ребенка. Отец после смерти жены отдал дочку на воспитание соседке. И вот что случилось потом.