«Будущее — зона неопределенности»: писатель Сергей Носов об Архангельске, санкциях и фокусах с картами

«Когда я собирался в Архангельск, мне завидовали», — петербургский писатель Сергей Носов во время короткого визита в столицу Поморья успел не только провести творческий вечер в Добролюбовке, но и побеседовать с журналистом 29.ru на актуальные темы.

— Как вам наш провинциальный городок?

— Когда я собирался в Архангельск, мне завидовали, — с улыбкой говорит писатель. — Такое ощущение, что в стране Архангельск любят так же, как когда-то любили Ленинград. Ваш город чем-то похож на Петербург. Берега низкие, воды много и у нас, и у вас. А сегодня по Двине волны бегут, это просто Нева в прежние времена — когда не было дамбы. Про историю — вообще молчу. Я в Архангельске был давно. Мне трудно соотнести впечатления 85-го года с сегодняшними, и узнаю, и не узнаю город одновременно. Прапамять какая-то, словно я попал в полусон.

— Вы патриот страны?

— Отчего же мне не быть патриотом страны? Конечно, патриот. А что?

— Как вы относитесь к тому, что Европа и США пытаются обложить Россию санкциями?

— К санкциям я отношусь отрицательно и совершенно их не приветствую. Может, найдутся патриоты, которые приветствуют санкции, но это не я.

— Могут политические проблемы современности найти отражения в ваших произведениях? Тема актуальная.

— Полагаю, некоторые проблемы современности, включая политические, в моих произведениях находят отражение. Впрочем, пока что я не знаю, как будут вести себя мои герои в романе, которому еще предстоит быть написанным. Если речь о санкциях, то эти проблемы всех нас, так или иначе, касаются, тема санкций в моих романах может возникнуть когда угодно и в связи с чем угодно. Хотя бы на уровне быта. Вот герой пошел в магазин или включил телевизор… Почему бы нет? Но специально писать про санкции я вряд ли буду.

— Вы считаете, что лучше затрагивать какие-то актуальные темы или касаться вечных человеческих тем?

— Смотря для кого лучше затрагивать. Для читателя? Для литературы? Все зависит от того, какие художественные задачи решает автор. А что такое вечные темы? Жизнь, смерть, любовь. Вечное всегда рядом, потому оно и вечное. Но, говоря о вечном, совсем необязательно обижать актуальное. Романы Достоевского о вечном, но сюжеты он мог брать из газет. Здесь нет никакого противоречия.

— В одном интервью вы говорили, что писатель — странная работа, и лучше употреблять «литератор» или «сочинитель» по отношению к профессии. Но почему не писатель?

— Всегда считал, что писатели — это те, кого мы проходили в школе, их портреты висели на стенах в кабинете литературы, — рассуждает Сергей Анатольевич. — Когда говорили «петербургский писатель», подразумевали вполне определенную эпоху. Петербургский писатель — это тот, кто написал «Невский проспект» или «Преступление и наказание». Петербург был Ленинградом, потом снова стал Петербургом. Соответственно мы, кто начинал в Ленинграде, однажды перестали быть «ленинградскими писателями» и в мгновение ока стали «петербургскими писателями». И мне это кажется несколько странным. А употребление слов «сочинитель» или «литератор» ни к чему не обязывает. Я не вижу ничего уничижительного в этом. Литератор — это тот, кто занимается литературным трудом.

— Были ли такие писатели, которые повлияли на вас?

— Многие писатели повлияли прямо или опосредовано. Я сам не знаю, кто повлиял, потому что попадать под влияние можно безотчетно. На любого пишущего влияет вся литература, если он, конечно, читает книги. Есть авторы, которые пишут так, словно до них никто ничего не писал. Скорее всего, они и не читают. Я допускаю такую ситуацию.

— Какие у вас источники вдохновения?

— Посмотрел в окно — вот и источник вдохновения. Реальность наша — вот источник вдохновения. А лучше сказать — объект интереса.

— Были ли в вашей жизни моменты, так сказать, застойные, когда не получалось написать?

— Бывает такое, — кивает писатель. — Плохо, когда «не придумывается». Вот это выматывает. А иногда что-то заставляет прекратить работу. Могу отложить наполовину написанный роман, а потом вернуться к нему через несколько лет.

— Как вы боритесь с этим состоянием?

— Концентрируюсь или наоборот — отвлекаюсь. Впрочем, был один опыт дисциплинарного самопринуждения, когда мне не хватало времени. Обычно я стараюсь не стеснять себя договорными обязанностями. Тогда я не мог дописать пьесу, не получалось придумать поворот в сюжете, а сроки поджимали. Тогда я сам себе объявил голодовку. Решил, пока не придумаю, не буду ничего есть. Сутки не ел ничего. На вторые, где-то к середине дня, придумалось! Я обрадовался и пообедал, — улыбается писатель.

— Достаточно сурово вы с собой поступили, Сергей Анатольевич.

— Это от безнадежности.

— Как вы оцениваете современное состояние литературы? Наблюдается ли спад, становится ли меньше писателей?

— Для того, чтобы оценить нашу ситуацию, нужно от нее отстраниться, посмотреть на нее с расстояния. Завтра будет понятнее, что происходит сегодня. С самой литературой все нормально. Другое дело, что не все ценное попадает к читателям, и наоборот — часто о состоянии литературы судят по далеко не лучшим образцам. Бессмысленно говорить о спаде или подъеме, если нет в обществе никаких ожиданий, связанных с литературой. Это общекультурная проблема. Ожидания сейчас не те, какие были, например, тридцать лет назад. Сериалы вызывают больший интерес, чем книги. Парадокс, однако, в том, что пишущих все больше и больше. Все пишут, и мало кто читает.

— Вы часто публикуетесь. Настолько сейчас строго с цензурой сейчас?

— У меня нет вопросов по этой части. Я отдаю текст в издательство и все. Если корректор находит какие-то ошибки, то исправляю. Во всяком случае, практически все, что я издавал за последние двадцать пять лет, напечатано так, как было написано. При том что я касался всяких тем… Ну вот один раз попросили в коллективном сборнике название рассказа изменить, я потом опубликовал рассказ под прежним названием. Вообще говоря, за цензуру в литературе сейчас отвечает рынок — издательства ведь тоже не хотят прогорать. А что до власти, она литературой не интересуется.

— А как часто вы встречаетесь с читателями в неформальном кругу на творческих встречах как это было сегодня?

— Бывает. Встречи проходят по-разному. Могут быть неформальные. Иногда случается презентация какой-либо отдельной книги. Но и презентации иногда в необычном ключе проходят. Однажды фокусы с картами показывал. Роман был про иллюзионистов — «Фигурные скобки», и я оживил презентацию фокусом. И выиграл пари у одного профессора, он сидел в первом ряду. Мы поспорили, что я смогу угадать три карты. Ну вот, я выиграл.

— Вы на презентациях фокусы вот показываете. Если ли какие-то способы еще, чтобы заинтересовать аудиторию своим произведением?

— Фокус был ради фокуса, но дело не в этом. Дело не в конкретных произведениях, а в потере интереса к чтению книг. Нужно рекламировать сам процесс чтения. Говорить, что это так же полезно, как, например, чистить зубы. Что чтение занятие увлекательное — не менее чем прогулки в лес по грибы или, скажем, рыбалка. Читать — хорошо. Не читать — плохо. У нас ведь как? Если есть реклама, то это достойно существования, а если нет рекламы, то вещь сомнительная.

— Получается, что по такой логике, раз не идет активная реклама чтения, то чтение — вещь сомнительная?

— Ну как бы, скорее, бесполезная. Был в свое время слоган: «Читать — модно». Это, может быть, как-то действовало на читателя.

— Каким вы видите будущее литературы в эпоху интернета?

— Я боюсь говорить про будущее. Считаю, его вообще никто не видит. Будущее — зона неопределенности. Никто не знает, что будет с тем же интернетом. Как долго он просуществует, всегда ли будут эти электронные заряды полупроводниковые содержать информацию, которую мы им доверяем. Может, эта вся история закончится, и мы начнем обращаться вообще к каменным книгам, потому что потеряем бумажные.

— Может ли Архангельск найти свое отражение в ваших произведениях?

— Раз я здесь побывал и подышал архангельским воздухом, отчего же не подарить мне этот опыт своим героям? Кто-нибудь из них может запросто оказаться в Архангельске. А может, и жить в Архангельске. Да, наверняка так с кем-нибудь и случится.