Как в Поморье меняется климат: нобелевский лауреат объяснил, что будет со здоровьем, урожаем и природой

В последний месяц жители Архангельска смогли ощутить на себе результат глобального потепления. В начале мая мы уже ходили в футболках, а всего через пару дней снова надели пуховики — настоящая Арктика. Такие резкие перемены погоды в будущем будут случаться чаще. И все — из-за изменения климата. Оно может повлиять на здоровье людей, транспортную доступность многих населенных пунктов и на численность диких животных. Как именно — специально для 29.RU объяснил директор программы «Климат и энергетика» WWF и нобелевский лауреат Алексей Кокорин.

— Тема последних дней в Архангельске — то, что мы все замерзли. В прошлом мае мы купались и загорали, а в этом году резко похолодало. Насколько я знаю, подобное происходит сейчас по всей планете. С чем это может быть связано?

— По всей планете более активная череда холода и тепла. Не то чтобы по всей планете холодно, нет. По всей планете в среднем все же тепло. Глобальное потепление есть, это факт. А вот череда холодного и теплого периодов усилилась. С чем это связано? Как ни странно, с Арктикой. Она стала более теплой, и граница между арктическими воздушными массами и воздушными массами умеренных широт пошла волнами. В большой науке это называется волны Россби. Они всегда были, но сейчас они как бы раскачались, стали больше.

— Все говорят о глобальном потеплении, а у нас стало холоднее…

— Я люблю цитировать академика Обухова — он сказал, что климат будет не столько теплей, сколько он будет гораздо более нервный. То есть будут и более резкие краткосрочные перепады, и более резкие явления длительностью две-три недели. Грубо говоря: две-три недели тепло, две-три недели холодно. Это характерно для всех умеренных широт. И это будет усиливаться. При этом теплых явлений все-таки больше, чем холодных. Об этом очень наглядно говорят данные геофизической обсерватории Росгидромета. Но больше или меньше теплых явлений — человек почти не улавливает.

Вообще, глобальное потепление — что это такое? Это увеличение температуры верхних сотен метров всех океанов одновременно. Теплоемкость воды гораздо больше, чем теплоемкость воздуха. Поэтому, если есть экспериментальный факт, что греются сотни метров всех океанов, значит, оно [глобальное потепление] есть. Но мы живем не в океане, где все плавно и сглажено. Мы живем в атмосфере. А атмосфера реагирует вот таким образом — усиливаются естественные явления.

— Может ли стать больше опасных явлений?

— Росгидромет говорит, что идет усиление опасных явлений. Каких? Да тех же самых, которые всегда были в той или иной местности. Например, возьмем Северо-Западный федеральный округ. В 2021 году было 44 опасных метеорологических явления. Была жара? Была. Шесть раз по всему округу. А холод сколько раз был? Двенадцать! Заморозки — девять, сильный ветер и метели — семь. То есть явления-то те же самые, что характерны для местности. А то, что они стали чаще и сильнее, — это уже результат глобального потепления.

— Есть исследования, что в России станет больше смерчей. А на север это может прийти?

— Этим очень активно занимается Институт физики атмосферы и, насколько я знаю, Южный федеральный университет. Потому что смерчи — это, прежде всего, дело степное.

И действительно, Институт физики атмосферы фиксирует продвижение смерчей на север. Но не думаю, что до Архангельской области дойдет. Хотя известно, что лет 15 назад был смерч в Вологодской области — не так далеко отсюда — и повалил много деревьев, нанес разрушения. То есть то, что ситуации с перегревом поверхности и волнами жары будут чаще, это, безусловно, факт. То, что смерчи в степной зоне становятся чаще и сильнее, это тоже факт. Дойдет ли до севера? Скорее нет, чем да.

Думаю, что Московская область — северный предел того, где про смерчи можно говорить как про серьезную проблему. А вот учащение штормовых ветров…

На примере Москвы. Раньше сильный ветер 20 метров в секунду был достаточно регулярно. А вот 20–30 — практически не было, даже в порывах. Ну был, может, раз в 50 лет. Теперь это участилось. Что пришлось сделать? Две вещи: укрепить автобусные остановки, чтобы они не падали, и, к сожалению, вырубить деревья, которые бы заведомо не выдержали. Cтарые, хорошие деревья, но наклоненные или уже слабые. Потому что было понятно, что теперь это будет не раз в 20–50 лет, а, может быть, каждые два-три года. Это адаптация к изменению климата.

— А как-то на себе человек может ощутить изменения? В плане здоровья, самочувствия?

— Медики вообще относятся к этому очень серьезно. Они оперируют таким понятием, как «преждевременная смертность». Это очень не нравится никому из власть имущих. У нас же продолжительность жизни должна расти и растет, а тут «преждевременная смертность»! Но это, к сожалению, так. Медики говорят о двух вещах: о повышении смертности от сердечно-сосудистых заболеваний — конечно, не молодых и здоровых людей, а людей очень пожилых либо с хроническими заболеваниями — и от так называемых «южных» инфекций. Но «южные» инфекции, наверное, для Архангельска неактуальны, а сердечно-сосудистые заболевания — безусловно, да.

Медики провели исследование в трех городах: Архангельск, Мурманск и Якутск. И получается, что смертность от сердечно-сосудистых заболеваний минимальна при температуре +10. Когда холоднее — риск больше, когда жарче — и особенно когда жарче 35 градусов — риск еще больше. То есть получилась такая парабола. И эта парабола с изменением климата сдвигается. И вот в этих северных городах, которые я назвал, это приведет к снижению смертности. Именно от этих [сердечно-сосудистых] заболеваний, c инфекционными — иначе.

Но медики подчеркивают, что если эту параболу мы перенесем в Краснодар или даже в Москву, мы увидим значительный рост сердечно-сосудистых заболеваний. То есть сдвиг приведет суммарно [по стране] к негативному эффекту.

В прошлом году была волна жары в Москве, и, к сожалению умерло немало людей, очень пожилых людей. Были трагические случаи. Например: пятиэтажка, люди на последнем этаже выйти практически не могут, все греется безумно и… все, людей уже нет.

— Как изменение климата повлияло на Архангельскую область? У нас появились какие-то новые заболевания?

— Появились иксодовые клещи. В 1977 году мне довелось работать в леспромхозе, подрабатывать недалеко от Емецка. Никто там даже не подозревал о существовании клещей. Но в районе Вельска тогда вроде они уже были. Клещи пошли на север, дошли до Архангельска вроде уже и до Мезени дошли. Просто потому, что стало меньше сильных морозов.

Небольшой процент клещей переносит болезнь Лайма, бериллиоз, энцефалит — болезни очень серьезные.

Я разговаривал здесь с Галиной Николаевной Дегтевой из медицинского университета. Это было лет 10 назад. Она тогда рассказала, что наконец стабилизировали ситуацию по заболеваемости клещевыми инфекциями, а где-то в 2004–2005 году было просто ужасно. Человек заболевал энцефалитом, а ему ставили диагноз «грипп», и все это оборачивалось менингитом, а то и гибелью. Дети не понимали, что такое «энцефалитка». То есть то, что прекрасно знали в Пермском крае и Хабаровском крае, здесь было почти неведомо. Нужно было, чтобы люди поняли, где клещей много, где мало, как себя вести. А медики чтобы поняли, как диагностировать и, соответственно, лечить. Ну и прививки, а еще обработка [территории], конечно. Когда все это наладили, году в 2010–2012, заболеваемость вышла такая же, типичная, как и в других энцефалитных районах.

— А можно ли прогнозировать, как глобальное потепление проявится в будущем?

— Каких-то резких скачкообразных изменений все-таки нет. Это процесс достаточно плавный. Много говорят об остановке Гольфстрима, но это постепенное ослабление, это скорее для XXII века.

Получается, что больше всего теплеть будет зима. Клещам будет все лучше и лучше: им неважно, насколько жарко или холодно летом, им важно, смогут ли они пережить морозную зиму.

Будет увеличиваться количество осадков. Прежде всего, зимних осадков в виде снега, а то и в виде дождя. Зима будет размываться. Осенне-зимний период и зимне-весенний период будут более длительные, и в какой-то год зима будет длинная, а в какой-то год она будет короткая. Медики говорят, это совсем нехорошо в плане всяких респираторных заболеваний. Конечно, они не столь страшны, как сердечно-сосудистые заболевания и как клещи, но все равно неприятно.

Еще есть дикий северный олень. Оттепель и заморозки — это очень плохо для него. Несколько лет назад на Колгуеве погибли почти все олени. Потому что из-за оттепели и заморозков образуется слоеный пирог из корок льда, и олени не могут добраться до корма.

— То есть в перспективе много разных эффектов, но в основном они все же негативные. Более нестабильная погода, более нервный климат. В целом теплее, но заморозки никто не отменял. Большее количество осадков, а значит, больше всяческих подтоплений. Неустойчивые «краешки зимы», а это значит неустойчивые зимние дороги и ледовые переправы.

— То есть прогноз пессимистичный?

— Если мы берем Ростовскую область или Астраханскую, однозначно — говорит Росгидромет — засухи будут чаще. Засухи у них были всегда, но теперь они будут чаще. Волны жары могут достигать 40 градусов. Они будут длиннее, чем раньше. Людям будет плохо, готовьтесь к этому. Точка. А вот сказать что-то такое же рубленное и однозначно плохое для Архангельской области — нельзя. Много разных эффектов, каждый из которых плохонький, но не что-то драматичное.

Зимние дороги — хуже, ледовые переправы — хуже. Больше ветреной сырой погоды, люди чаще болеют. Больше зимних осадков, а у нас и так избыток воды — ничего в этом нет особо хорошего.

Для северного оленя плохо. Да, для кабана, лося — лучше. Им больше подрост мелколиственных культур: осина, береза, ольха. Для зайца лучше. Ну и что? У нас что, дефицит лосей или кабанов?

Ну, люди на отоплении смогут сэкономить. А мы умеем это делать? Теоретически это можно, если отслеживать температуру зимой. Но не забывайте, что если это большой город, то тепло зависит от ТЭЦ, которая дает электричество. Если надо сколько-то электричества, то автоматически будет определенное количество тепла. Экономить такое тепло бессмысленно. Когда у вас отдельная котельная в каком-то маленьком поселке, то другое дело. Но я думаю, там и так зря не расходуют дрова. В частных домах люди и так адаптируются, а в масштабе большого города, сами понимаете, это сложно.

— Дальше. Северный морской путь. Много разговоров о том, что льда меньше — путь легче. В западном секторе, конечно, это так. Западный сектор Арктики, грубо говоря, до Енисея — там и сейчас уже лед слабый, и его будет еще меньше. Смогут достаточно свободно ходить суда — это плюс.

Но в восточном секторе все происходит гораздо медленнее. То есть когда-то он будет с очень слабым льдом, но это «когда-то» наступит не через десять лет, а через 50. Это не всегда понимается в СМИ, ну и скажем, в Госдуме. «Росатом» строит ледоколы шириной 32–34 метра. Это правильно. Это достаточно, чтобы проводить караван из газовозов, специальных судов для перевозки грузов в Арктике: они не очень широкие. А вот океанские танкеры и современные контейнеровозы — у них ширина 50 метров, даже 60. Ну не пойдут они в ближайшие лет 30 по Северному морскому пути.

В Госдуме говорят: сейчас мы составим конкуренцию Суэцкому каналу. Не составим, конечно. И совершенно правильно, что «Росатом» не слушает эти пламенные речи, а строит танкеры шириной, которая нужна для газовозов. А лет через 30 видно будет.

Я это к чему? Есть эффект положительный для судоходства, но не до такой степени, как иногда кажется.

— А что будет сельским хозяйством в Архангельской области? Может, мы сможем арбузы выращивать?

— Заморозки никто не отменял. Это первый момент. Второе: почвы-то по-прежнему бедные. На своей даче, на четырех сотках — на десяти, человек может почву унавозить, от заморозков защитить все что угодно и вырастить этот драгоценный арбуз. А в коммерческом масштабе — конечно, нет.

Условная урожайность (условная — это то, что видят из атмосферы) она, конечно, выше будет. Все, что от Москвы и на север, — условная урожайность растет. Но этот рост очень небольшой, он очень слабо может выразиться на реальной урожайности. И это никак не компенсирует потенциальное снижение урожайности на юге. Эта условная урожайность она на севере прибавляется немножко, а на юге существенно снижается. В целом мы в минусе, но это теоретическое убавление.

Дальше мы применяем засухоустойчивые культуры и прочее. Преимущественно, все это на юге. Так что есть шансы, что сельское хозяйство в России не упадет, а будет расти. Тут мы должны адаптироваться.

— А если говорить про Арктику, там же глобальное потепление сильнее проявляется? Как оно уже отразилось? Как может отразиться в будущем?

— Да, это действительно так: чем дальше на север — тем больше [проявляется глобальное потепление]. Есть места, где те или иные месяцы потеплели уже на 5–7 градусов. Например, ноябрь на северо-востоке Якутии. Там же северный завоз, который стараются сделать в ноябре: суда приходят в октябре, в ноябре надо все развезти. Так вот, зимники стали слабее, и там потеряли бензовозов уже очень много. Они проваливаются.

Я к тому, что есть места, где местный отклик на глобальное потепление гораздо сильнее.

А прогноз такой, что к концу века, в худшем случае зима на Земле Франца-Иосифа может потеплеть на 20–25 градусов. Но это, если глобальное потепление никак не остановят и оно будет развиваться. Но, надеюсь, это маловероятно.

— Но если потепление будет такое сильное, чем это чревато?

— Наверное, сама температура мало чем чревата. Людей там почти нет. А на животных это уже вовсю сказывается. Конечно, надо следить, будут ли появляться инвазивные виды, будут ли они вытеснять местных. Уже есть немало сигналов, скажем, от норвежцев. И, кстати, не только от норвежцев, но и с Камчатки, что лисица вытесняет песца.

А насчет местных видов... Смотрите, что с [белым] медведем происходит. На температуру ему все равно. Лед как таковой ему тоже не нужен. Но его главная пища — это тюлени, а они на границе льда преимущественно. И сейчас весна стала приходить — вернее, лето — в Арктику более резко. И лед уходит на север гораздо быстрее, чем раньше. Медведи не успевают это сообразить. Какое-то их количество просто остается на берегу. Как им питаться? Можно охотиться на моржей, можно на леммингов, можно разорять птичьи базары, а можно идти в поселки. И они идут в поселки. Сейчас уже, правда, там мусора почти нет съедобного. Но они охотятся на собак, охотятся на людей. Белый медведь всегда так делал. В отличие от бурого, белый медведь охотится на человека целенаправленно, как на еду.

Что с этим делает Всемирный фонд дикой природы? Так называемые бригады «Медвежий патруль». Бригады это громко сказано, конечно. Реально это 2–3 человека в поселке, которым дали снегоход и средства отпугивания медведей. Самое лучшее средство — резиновыми пулями в голову. Тогда точно после медведь не придет. И главное — обязанность! Что раз тебе дали технику, то ты должен встать с дивана, когда собаки лают, потому что медведь пришел. И именно ты и ты — Вася и Петя — должны медведя отогнать. Это тоже важно. Потому что, если поручено всем — не поручено никому.

Эти бригады сначала создавались только на Чукотке, а сейчас вплоть до Ненецкого округа. Ну и, конечно, их создает не только WWF на президентские деньги (работа ведется благодаря Фонду президентских грантов. — Прим. ред.), но и местные администрации, и военные на Новой Земле — после того, как у них там 50 медведей скопилось в одном месте и съели нескольких военнослужащих.

Есть, конечно, всякие загородки вокруг метеостанций и прочее и прочее. Но надо понимать, что пока медведь не сообразит, что нужно идти за тюленями, нам нужно ему помогать адаптироваться.

Сам медведь может жить в новых условиях, когда Арктика гораздо теплее. Нет сомнений. Но надо приспособиться. Наша задача — помочь выиграть время. За эти несколько десятилетий научить его: в поселок нельзя — там убьют или будет очень больно и вообще еды там нет. Еда — там, где тюлени. Иди вот туда.

Что-то похожее происходит и с северным оленем. Только если браконьерства на белого медведя почти нет — просто очень сложно продать шкуру, вас поймают, — на дикого северного оленя браконьерство по-прежнему большое.

Про ледяные корки мы уже говорили. Вторая проблема — более ранние вскрытия рек. В частности, на Таймыре. А самая большая популяция дикого северного оленя — это Таймыр.

Ранние вскрытия происходят не каждый год. Реки то вскрываются вовремя, то гораздо раньше, потом два раза опять вовремя, потом опять гораздо раньше.

Стадо идет на север, и если реки вскрылись раньше, новорожденные оленята, если реку и переплывут, то уже не выживут. Когда река вскрылась раньше — все оленята погибли. Частота этого растет, но не до такой [катастрофичной] степени. Если это происходит три раза за десять лет — ничего, олени выживают.

Они могут менять пути миграции, время миграции, то есть постепенно эти животные тоже могут приспособиться. Им не грозит катастрофа, если сейчас мы прекратим браконьерство. Сейчас уже оно снизилось в разы. Надо, так сказать, добить. Надо людям объяснить, что это элементарно невыгодно, а каналы провоза пантов (оленьих рогов. — Прим. ред.) — ну просто перекрыть. Всего лишь нужно взаимодействие экологов и местной полиции.

— Насколько серьезны сейчас угрозы, которые зависят от глобального потепления? Насколько быстро идет процесс?

— Если за XXI век глобальное потепление будет 2–2,5 градуса, то, в общем, Арктика Арктикой и останется. Отсчет ведется от второй половины XIX века, 1 градус с небольшим мы уже прошли. Если добавим еще градус с небольшим, то климат, конечно, изменится в худшую сторону, но не особенно сильно. А вот если за XXI век мы добавим не градус с небольшим, а три с лишним — то это будет совсем другая Арктика.

Надо сказать, это применимо практически ко всему миру. Поэтому недавно мировые лидеры пообещали — и наш президент в том числе — сделать государства углеродно-нейтральными. То есть выбросы парниковых газов и поглощение их лесами должны сравняться.

— Мы можем уменьшить количество пожаров, хорошо ухаживать за лесом. Мы можем перейти на зеленую энергетику. Да, это дорого, но, видимо, это неизбежно.

Страны собираются делать это постепенно. Россия и Китай обещали это к 2060 году, Индия — к 2070-му. Африка вообще ничего пока не обещает. Евросоюз, США — к 2050-му. Если это получится — или даже если у кого-то не получится, но у всего остального мира получится — все равно мы удержимся на 2,5–3 градусах.

Напомню, сейчас у нас 1 градус [потепления] с небольшим по миру в целом. Лет через 20 будет 1,5. Это уже неизбежно. Поэтому когда радикальные экологи требуют остановить [потепление] на 1,5 градуса — это требование трехгорбого верблюда.

Это к вопросу: дура ли Грета Тунберг? Думаю, что нет. Она просто требует трехгорбого верблюда.

Так вот. 1,5 градуса — потерпим. 2 градуса — приспособимся. А вот если 4 градуса — уже слишком тяжело. И это поняли и китайцы, и индусы, и Саудовская Аравия. То есть страны, которым эта зеленая энергетика абсолютно не к месту, — нефть бы добывать и добывать. Нам бы тоже. И в этих условиях нам тоже не пообещать к 2060 году было бы просто несуразно.

А дальше есть стратегия, где, в общем-то, написаны вещи очень хорошие: что надо позаботиться о наших лесах, разумно вести лесное хозяйство, чтобы количество лесных пожаров было только то, которое предписано природой, а не то, сколько человек набросал окурков в замусоренный сухостоем лес.

Можно это сделать? Можно. Только нужно делать очень несложные вещи на гигантской территории. Например, лес может гореть раз в 50 лет, но у нас это происходит гораздо чаще. От чего это зависит? От того, насколько качественно проходят санитарные рубки. Нужно, чтобы они были действительно санитарными рубками, а не чтобы под видом сухостоя рубили здоровые деревья.

Да, климат не благоприятствует тому, чтобы пожаров становилось меньше. К сожалению, на основной пожароопасной территории — это юг Сибири и Дальнего Востока — летние температуры выше и дольше периоды жары.

Если у вас в лесу мало сухостоя, если там есть дороги, если вы видите пожары сразу со спутника или с дрона и начинаете тушить сразу... Если вы все это делаете, то лесных пожаров станет гораздо меньше. Наверное, все это будет делаться. Вопрос: с какой скоростью и в каких масштабах. Но то, что весь мир может справиться и остановить глобальное потепление на уровне 2,5 градуса, — это наверняка.

— Простой человек, каждый в отдельности, может что-то сделать, чтобы помочь?

— Кто конечный потребитель всего? Еды, автомобилей, тепла, электроэнергии? Это человек, прежде всего, горожанин. Если он будет рачительно относиться к тому, что потребляет, дело будет двигаться быстрее.

Нужно сделать потребление более разумным. Хотя бы дойти до того, чтобы никакие продукты питания не выбрасывались в помойку. Вот уважаемые супермаркеты — они очень много выбрасывают, очень неразумно иногда поступают. Мы хорошо знаем, что мусора должно быть меньше, что его надо сортировать. Давайте придем и к тому, чтобы никакие продукты в мусор не бросать.

— То есть нужно уменьшить потребление? Меньше покупать?

— Нужно хорошо думать, когда покупаешь. Сейчас впрок покупать не надо практически нигде. Даже в дальней деревне если впрок покупают, то только крупу, муку — то, что не выбрасывают. И если мы кошельком будем голосовать за более «зеленую» продукцию, то и этот сигнал дойдет.

А какие-то импортные вещи, привезенные издалека, может, они нам просто не нужны? Я не лекарства имею в виду, а какие-то экзотические продукты, без которых обходились много лет.

И еще: медики говорят, что в комнате, где вы живете, оптимальная температура — 16–18 градусов. Мы привыкли к 22. Ну раз уж так привыкли, так привыкли. Но кто нам мешает хорошо заизолировать стены? Есть много домов, где люди умудряются топить электричеством, только чуть-чуть подтапливать дровами. Вот вам и экономия, и польза, и удобство. Я знаю таких людей. Они не богачи, просто вложились, чтобы сделать хорошо теплоизолированный дом.

Ну и, конечно, важно понимание проблемы. Сейчас ситуация лучше. Если 10 лет назад посмотреть разные СМИ: то там были то ли страшилки, то ли странное ёрничанье на тему изменения климата. Сейчас этого гораздо меньше. Надеюсь, что большинство людей понимает, что глобальное потепление — это не страшилка и не миф.

Еще как судят некоторые власть имущие? Если это кому-то выгодно экономически или политически, значит, это они и придумали. В действительности, это [изменение климата] невыгодно всем: кому-то больше, кому-то меньше. Но если вставать на позицию: «у соседа корова сдохла — пустячок, а приятно», то ничего хорошего не будет. Без коровы сосед придет к тебе и скажет: «Все, я буду жить в твоем доме, и никак ты меня не выгонишь».

— Если вернуться к обычным людям. То стало ли лучше понимание, что глобальное потепление — это действительно проблема? Или еще много людей вообще в него не верят?

— А верите ли вы, что Земля круглая? Наверное, это больше не вопрос веры, а вопрос: имеют люди научные знания или не имеют. В Америке есть даже специальные общества тех, кто отрицает, что Земля — шар. И не только в Америке.

Всегда будут люди, которые будут отрицать. Это первое. Второе: на любое научное знание — будь то озоновый слой, климат, дроны, лазеры — всегда сразу наслаиваются экономические интересы. Кому-то это выгодно, кому-то невыгодно. А поверх этого политические интересы.

Если человек слушает только общеполитические новости, у него легко сложится впечатление, что изменение климата выгодно Европе, Китаю, а нам — невыгодно. И он подумает: «Это все они придумали, чтобы нас экономически погубить, а, наверное, его [потепления] нет вообще. Потому что мне то холодно, то тепло». Где ему океан? Он не видит, что океан теплеет. Где ему изотопный состав CO2 в атмосфере? Это неопровержимое доказательство. И неопровержимо доказано, откуда это CO2. И то, что стратосфера охлаждается, Росгидромет это много раз подчеркивает. Это очень наглядная вещь. Если вы усиливаете парниковый эффект — вот пленка на парнике стала потолще, над пленкой температура понизится — вот это происходит в стратосфере. Но разве это обычный человек видит? Нет. Потому легко сомневаться.

Но я бы сказал так: опросы показывают, что молодые люди до 35, до 45 лет, они в этом всем разбираются хорошо. Как и бизнес. А старшее поколение, конечно, иногда тяжело на подъем.

• «Пляжей не будет даже в отлив»: климатолог дал прогноз, как глобальное потепление изменит Архангельск;

• «Драматическое сокращение»: к 2040 году в Арктике могут исчезнуть летние морские льды;
  

• «Эй, ученый, почему у меня нет рыбы?»: как изменения климата влияют на жизнь деревень Поморья.