Обогнал Лану Дель Рей и Джастина Бибера: как композитор из Архангельска прославляет родной город

Архангельскому композитору Денису Стельмаху — 24 года. Последние шесть лет он провел в Санкт-Петербурге, где учился по специальности «реклама и связи с общественностью». Однако по профессии он работать не планирует. Еще в школе он начал писать свою музыку и сейчас работает уже над пятым по счету альбомом. В декабре 2019-го года на «Яндекс.Музыке» у него было почти 400 тысяч слушателей (больше, чем у Ланы Дель Рей, Джастина Бибера или Людовико Эйнауди). В День всех влюбленных он даст в родном городе концерт в зале Поморской филармонии в рамках фестиваля Forever Young Classic. Накануне выступления корреспондент 29.RU встретилась с композитором и поговорила о том, каково это сегодня — быть молодым и уже успешным музыкантом, а также о романтике, сильных чувствах, которые превращаются в грустные мелодии, школьных годах, отношении к Питеру и Архангельску и о многом другом.

«Музыка — это математика. Но не для меня»

— Судя по твоей недавней записи в блоге в Instagram, ты вернулся в Архангельск из Боснии и Герцеговины. Что ты там делал?

— Я был на свадьбе моей школьной близкой подруги. Все мои близкие нынешние друзья — они все еще со школы, кто-то с первого, кто-то — с десятого класса. И вот одна из подруг выходила замуж за боснийца и попросила меня сыграть для нее мое произведение в тот момент, когда отец вел ее к алтарю.

— А в Архангельске ты скоро выступишь в Поморской филармонии. Это становится некой традицией, наверное, для тебя — выступать в родном городе именно 14 февраля. Потому что год назад у тебя тоже был в этот день концерт в темноте, со светомузыкой, а сейчас у тебя совместное выступление с группой LOAD. Что это за коллектив?

— Это будет не первый раз, когда я с ними выступаю. Группа состоит из двух солисток — Аси Омаровой и Даши Лойтер. Они местные — Даша из шестой гимназии, Ася — из третьей. Это мои подруги. И когда они начали делать свой проект, то я решил поддержать их. Услышав их песни, я подумал, что вот оно — то, чего не хватает нынешнему музыкальному рынку. Их жанр — инди-фолк. Поют две девушки с приятными лиричными голосами, делают очень классное двухголосие, а на фоне играет гитара, скрипка, виолончель и небольшая имитация барабанов. Все вместе это звучит действительно здорово. Особенно если учесть то, что я привык к тому, что когда кто-то из Архангельска делает что-то, будь то неоклассика или рок (неважно, какой жанр, я меломан на самом деле), то это нечто незатейливое, что ли, уже заезженное или примитивное. А у Аси с Дашей — свеженькое. И они только начинают продвигаться, и, так как у меня уже есть своя аудитория, я бы хотел их немного подтянуть.

— Вообще тебе кто-либо из архангельских начинающих музыкантов присылает свое творчество для того, чтобы ты как-то оценил, дал советы, может быть?

— Очень часто присылают свою музыку начинающие неоклассики, но именно из Архангельска один раз, по-моему, только было такое. Проблема в том, что люди, когда начинают писать свою музыку, их мотивация идет не от того, что они хотят создать нечто новое, выразить свои собственные переживания, сколько от того, что они смотрят на других неоклассиков и думают: «Ну у меня тоже есть пианино, я тоже что-то напишу и стану популярным, у него же получилось». И это видно по их музыке. Можно играть две ноты без всяких реверансов, но искренне, от себя, и тогда это будет круто. И когда мне пишут начинающие композиторы, у меня критики очень много — то есть, наверное, одна сплошная критика именно из-за вот такого их подхода к музыке. Моя первая мелодия, которую я написал в 9-м классе, тоже была очень примитивная и банальная по структуре, состояла из четырех аккордов, но даже спустя столько времени, когда я ее слушаю, я понимаю, что в ней что-то есть. Музыка — это, конечно, математика, сто процентов, просто сочетание нескольких алгоритмов, построение композиции. Но не для меня.

«Хочется, чтобы меня полюбили настоящего»

— Ранее в интервью ты говорил, что первую композицию написал девушке, в которую был влюблен, в подарок. Ты — романтик?

— Не бывает настоящего творческого человека, который, как мне кажется, не романтик, не слишком сентиментален и не впечатлителен ко всему. Есть такая фраза из книги «Хорошо быть тихоней»: не нужно быть губкой, нужно быть фильтром. Так вот творческие люди в большинстве своем, я думаю, губки — они не вполне умеют отсеивать все плохое и оставлять только хорошее. Поэтому у них постоянно какое-то смятение, буря эмоций, которые они выплескивают в творчество. И да, я — романтик. Могу час посмотреть на облака, найти что-то прекрасное в них и написать об этом мелодию, вижу в таких моментах вдохновение.

— А девушка, которой ты композицию посвятил, у вас с ней что-то получилось?

— Это чувство было одним из самых вдохновляющих в моей жизни — первая любовь. Но в принципе самое большое вдохновение получаешь от неразделенной любви, выражаясь на сленге, от френдзоны. С той девушкой была такая ситуация, и потом это повторялось, когда время шло и были другие влюбленности. Я понимал, что когда каждый раз видишь человека, к которому у тебя — все, а у него к тебе — ничего, то эмоции внутри усиливаются, накапливаются, и выплеснуть их можно только в музыке. Я не представляю, как живут нетворческие люди в таких ситуациях. Мне музыка в такие моменты помогала. И последний мой альбом Obscure отражает тоже мои эмоции по поводу очередной френдзоны, которая длилась семь месяцев, в это время я и написал этот альбом, хотя обычно делаю это за три года. То есть не самые приятные эмоции жизненные в творчестве означают большую продуктивность.

— Сейчас у тебя есть какие-то романтические отношения?

— Нет, я в поиске.

— Какой тебе видится идеальная для тебя девушка?

— Я в этом плане привередлив. Часто слушательницы влюбляются не в меня, а в тот образ, который они представили себе — эстета-неоклассика, который играет на пианино и дает концерты. А я чаще всего этому образу не соответствую, у них представление рушится. Но это и хорошо, потому что мне хочется, чтобы меня полюбили настоящего. Для меня идеальная девушка должна быть в любом случае младше меня, есть такой «заскок» почему-то. И у нее должны быть, на мой взгляд, две главные черты. Первая — искренность. Это когда банально человек никогда не боится проявить самого себя в любой ситуации, пусть даже кто-то подумает, что он дурак, ребёнок, что ли. Я себе пытаюсь найти такую девушку, которая в 23 года не будет думать только о замужестве, работе, о том, что ей нужно миллиард всего успеть, родить детей, построить карьеру и так далее. И вторая черта — очень важная и редкая штука — любознательность. Сейчас много умных девушек, но вот любознательных — мало. То есть они могут быть начитанными, образованными, с ними интересно говорить, но они ограничены собственными предпочтениями и вкусом и не выходят за рамки, им неинтересно. И да, конечно, важно, чтобы девушка понимала мою музыку — без этого я не смогу.

«Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что у Архангельска — миллион и одна проблема»

— Также часто в интервью ты говоришь, что Архангельск тебя вдохновляет, а Санкт-Петербург, куда ты уже достаточно давно переехал, пока не стал таким городом для тебя. Скажи, за последнее время что-то изменилось?

— Я на перепутье сейчас, потому что уже не знаю, в каком городе хочу жить. Про Архангельск я так говорил, когда я переехал в Питер на первом курсе и мне он абсолютно не понравился. Я увидел нетуристическую сторону города: убитые коммуналки с чокнутыми жильцами, грязные дворы с разбитыми окнами, грубых и жестоких людей встречал. Знаю, что это мне просто не повезло, и Питер, конечно же, не такой. Увы, он меня так встретил. Но за шесть лет мне стало немного комфортнее. Однако так или иначе этот город остался мне чужим. А любовь к Архангельску — это, наверное, больше из-за того, что здесь оставались мои близкие друзья и семья, к которым я всегда рвался приехать. И этот город дал мне все мои самые яркие и важные воспоминания. Каждый уголок Архангельска для меня ассоциируется с какими-то приятными, яркими воспоминаниями, которые заряжают меня. Но время шло, и сейчас из девяти моих близких друзей в Архангельске остался один человек, остальные переехали в Петербург или в Москву. Трудно сказать, дает ли мне такое же вдохновение Архангельск, как раньше, но здесь мне все равно комфортнее. Тут живут моя мама, бабушка с дедушкой, тут моя квартира, пианино, на котором я начал писать. И эта атмосфера дает умиротворение, тоже необходимое для творчества. Получается, что я набираюсь от жизни каких-то впечатлений ярких, эмоций, бурь, когда они немного утихают и оставляют осадок на душе, я приезжаю в Архангельск и пишу здесь музыку. И, кстати, когда на афишах или в интервью пишут «музыкант из Санкт-Петербурга», блин, меня это так бесит и обижает! Питер уже восхвалял каждый второй. Мне нет дела до этого Питера.

— Твое вдохновение Архангельском трудно понять, потому что… Ну, наш город не самый приспособленный для комфортной жизни людей.

— Согласен.

— Ты следишь за социальной жизнью, за проблемами города?

— Конечно. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что у Архангельска — миллион и одна проблема. Я все это прекрасно вижу. И у меня происходит так, наверное: чем меньше у меня в этом городе остается близких людей, тем меньше я его люблю. Раньше мне просто хватало архангельского уюта. Приезжая из Петербурга, я проходил мимо своей школы, по улицам, по которым мы гуляли с друзьями, и мне этого хватало, чтобы насытиться романтикой города. Сейчас я к нему стал более холоден. Но все равно ни один другой город мне не нравится пока больше, чем наш. Но объективно: да, в нем нечего делать, и оставаться тут не стоит. Удручает то, что с каждым годом, когда я сюда приезжаю, мне все больше кажется, что город вымирает. Тут все словно в кокон превращается, словно скоро Архангельск погрузится в некую спячку и станет городом-призраком.

— Разве не потому так происходит, что большинство молодых и талантливых «сваливают в Питер»?

— Да, это так. Поэтому мне нравится, например, Василий Ларионов (директор Поморской филармонии. — Прим. ред.), который сейчас всеми силами пытается дать понять творческой молодежи, что можно остаться, есть мало-мальские перспективы давать концерты. Он себе выбрал, конечно, задачу найти иголки в стоге сена, но сами попытки — это уже здорово. Он ведь также мог уехать в Питер и сделать со своими навыками хорошую карьеру там. Но он решил в Архангельске все это делать. Город — это же прежде всего люди, которые в нем живут.

— Ты сам поешь? Не было мысли начать не только музыку писать, но и песни?

— Я в школе учился на вокале, пел в хоре, голос есть. В школе выступал со своими песнями. Там есть такая штука как проблема самоидентификации. Есть же три критерия, по которым в школе всех оценивают: красота, харизма и успеваемость. А если ты маленького роста, некрасивый, не умеешь шутить и плохо учишься, то ты становишься серой мышью. Поэтому дети стараются как-то себя в школе определить, найти свое место. У меня таким способом по началу были игра на пианино и песни. Но это делают многие. А когда начал писать свою музыку, то понял, что вот оно — то самое, уникальное, то, что меня отличает. Я плохо учился, был троечником, но и пускай, подумал я, — зато умею писать музыку. Поэтому, наверное, отошел от песенной стези. Хотя сейчас иногда, когда мне становится скучно, я беру какие-нибудь знаменитые песни, перепеваю их и выкладываю видео в Instagram. Но я никогда не думал добавлять в свои композиции текст и даже другие инструменты — скрипку, виолончель, например.

— Почему?

— Пианино — полностью самостоятельный инструмент, у него очень тонкое, простое, легкое звучание. Когда я пишу музыку на нем, я понимаю, что и так передаю свое состояние на 100 процентов, мне не нужны какие-то дополнения. И из-за простоты звучания в моей музыке, я думаю, каждый может увидеть свою собственную глубину, это дает пространство для воображения. Спектр эмоциональный для каждого слушателя может быть свой: один увидит тоску по дому, другой — расставание с любимым, третий представит падающий листик в парке. Но струнные в неоклассике делают мелодию более прямолинейной: то есть для того, чтобы прочувствовать эмоции и переживания в ней, не нужно подключать сердце и душу, пропускать её через себя — достаточно просто слушать. Кроме того, на пианино достаточно две нотки задеть, чтобы это уже трогало душу. Чтобы тронул баян, например, это надо еще постараться.

— Почему ты названия своим композициям всегда пишешь на английском языке?

— Такой вопрос мне задавали раньше, когда я начинал, я его встречал с какой-то злобой даже. Когда у меня вышел первый альбом, мне писали по этому поводу обычно взрослые люди, псевдопатриоты: «Почему на английском, ты же русский?». Меня это вообще ни разу не коробило, потому что не сказать, что я прямо такой патриот-патриот, а во-вторых, английский язык делает музыку глобальной. То есть она не ограничена только российским рынком, рассчитана на весь мир. Но когда у меня вырастет аудитория, мне будет интересно популяризировать русский язык. В пример можно привести Людовико Эйнауди, который написал саундтрек к знаменитому фильму «1+1». Он итальянец, и большая часть его произведений названа по-итальянски. И это интересно, потому что ты не знаешь, что значит название, но мелодия интересна, и это опять же дает слушателю простор для воображения.

— Уверена, что тебя уже достали этим вопросом, но почему почти все твои мелодии такие грустные?

— Я уже говорил, что я очень впечатлительный. Прямо с детства это для меня была сильная проблема, потому что мне казалось, что меня никто не понимает, не может разделить того, что на душе происходит. Все детство жил с каким-то комом, будто червем внутри, который меня пожирал. Не понимал, как с этим справиться, пару раз сходил к психологу, но толку было ноль. Я со страхом сейчас это вспоминаю. Когда я заканчивал школу и начинал писать музыку, я был ужасно загнанным человеком: троечником-двоечником, которого сто раз хотели исключить из школы, я был уверен в том, что я не справлюсь, не смогу закончить школу и сдать ЕГЭ. Для меня тогда, как для любого старшеклассника, ЕГЭ — это все, это будущее. Трудно было поверить в себя, я переживал дико, и весь первый альбом, написанный за три года (9, 10 и 11 классы) — New Beginning, он довольно тревожный, драматичный. Музыка для меня была таким вытаскиванием из себя удочкой всего этого внутренних переживаний до маленького комочка.

— Ты и до сих пор очень грустный человек?

— Нет, меня трудно увидеть без улыбки на лице на самом деле так как у меня очень много поводов для того, чтобы чувствовать себя счастливым. Но всё-таки, оставаясь наедине, я могу уйти куда-нибудь глубоко в мысли и погрустить. И 70% моего творчества рождается ровно тогда, когда я ухожу с головой в эти самые мысли. Раньше были мысли, что я не справлюсь с экзаменами, но сейчас моя музыка, наверное, больше об одиночестве — о том, что да, есть друзья и семья, но у всех своя жизнь, а творческий человек всегда одинок, всегда не до конца понят. Зато одинокие творческие люди, которые сами страдают и сильно о чём-то переживают, могут делать счастливыми огромное количество людей — это их глобальный альтруизм, как мне кажется. Майкл Джексон, Элвис Пресли, Курт Кобейн — они все были ужасно несчастны и одиноки, но скольких они сделали счастливыми. И потом, я считаю, что нет смысла писать веселую музыку, потому что за ней чаще всего ничего не стоит. То есть послушал и забыл. Полька или частушка не заставляют задуматься о чем-то серьезном. При этом не всегда моя музыка вгоняет в грусть других людей. Например, одна из слушательниц написала мне, что они слушали мои композиции вместе с отцом, когда он лежал в больнице и потом скончался. Сейчас она для нее — некое связующее звено с папой. Но в то же время мне пишут, что молодой человек сделал под эту же музыку предложение своей девушке.

— Ты можешь рассказать, сколько ты сейчас зарабатываешь?

— Это очень хороший вопрос, мне кажется, если я отвечу на него, это поможет многим молодым музыкантам. Но стоит сперва сказать, что возможность сейчас зарабатывать музыкой у меня есть только благодаря моей маме и бабушке с дедушкой. Если некоторым моим друзьям и знакомым, когда они стали студентами, родители сказали: вы уже сами по себе, творчество не творчество, но вы должны сами зарабатывать себе на жизнь, то мои мама и бабушка с дедушкой все силы прикладывали на то, чтобы я занимался исключительно творчеством и не думал об офисной работе.

— И с чего ты начал свой независимый финансовый путь?

— Я сел и подумал, что мне может дать какой-то доход. И решил отправиться в концертный тур. Залы в Москве и Питере на 200 мест — очень легко собрать, тем более там цена за билет в районе 700 рублей. Для столиц это вообще не деньги. А вот в других городах, даже в Екатеринбурге, посложнее — на данном этапе максимум я могу 100 человек собрать, и цена уже будет ниже — допустим, 400 рублей. Это позволяет покрыть расходы на дорогу и проживание только. В общем, была куча финансовых вопросов, но я решился и сделал тур. В половину из городов меня приглашали слушатели, кстати, и помогали организовать, в других я сам искал площадку, занимался продвижением концерта. Аудиторию искал через местных блогеров, даже лично писал сообщения своим подписчикам в городах и приглашал на концерты. На билеты и проживание уходило около 10 тысяч рублей, еще 20 тысяч, к примеру, тратил на аренду зала, не понимая, окупится это или нет. Конечно, был миллион страхов: а что, если я заболею и не смогу поехать, что, если никто не придет?.. Средний доход от одного концерта — около 40 тысяч рублей, минус расходы — у меня оставалось около 10 тысяч выручки. Но я делал эти концерты больше не для заработка, а для имиджа, для наращивания аудитории. Когда у музыканта есть портфолио не только из Москвы и Питера, где можно хорошо заработать, но из кучи городов, в том числе и из других стран (в этом туре я выступил в Германии и Казахстане, а раньше был в Риге), то это гораздо лучше сказывается на имидже исполнителя.

— Как еще музыкант может монетизировать свое творчество?

— Можно продавать конкретно свою музыку/альбомы, а можно сделать так, чтоб тебя просто слушали и с этого шла какая-то копейка. Каждое прослушивание на AppleMusic, «ВКонтакте», на «Яндекс.Музыке», на Spotify или на какой-то другой площадке приносит немного, но все-таки какую-то копейку. Плюс продажи дисков и нот. Еще можно брать коммерческие заказы на написание музыки для рекламы, кино и видеоигр. Еще один способ заработать — выступления на корпоративах (свадьбы, праздники и так далее), можно сотрудничать с event-агентствами.

— Но позволяет ли тебе — молодому, но уже достаточно известному музыканту — твой заработок сейчас чувствовать себя комфортно?

— После тура я понял, что сейчас у меня никакой стабильности в заработках нет. Продажи есть, они очень хорошие, когда ты выпускаешь альбом (последний свой по времени альбом Obscure Денис выпустил в конце 2018 года. — Прим. ред.). Тогда можно насчет денег не переживать. Но сейчас мне совсем немножко с продаж приходит, ну 10 тысяч в месяц, например. Коммерческие заказы бывают редко. И бывают ситуации, что музыку ты написал и сдал в сентябре, а заплатят тебе только в марте. А еще проект может полностью накрыться, и тебе скажут просто «сорян» и не заплатят за уже проделанную работу. Так что основной доход на концертах все равно. В Москве если зал на 200 человек с билетами по 700 рублей, то 40–50 тысяч уйдет на аренду зала и около 100 000 рублей остается у музыканта. И уже не так страшно, что в Екатеринбурге, Ростове или Казани выступление не окупится. Отправляясь в свой тур, сначала я получил такую как бы подушку безопасности на концертах в Москве и Питере. Сейчас у меня будет концерт в Архангельске, потом в марте в Москве еще один. То есть, по сути, надо два раза в месяц хотя бы давать концерт — и в целом по деньгам уже нормально. Но осознания, что ты прям можешь на музыку жить, никогда не было и до сих пор у меня нет. Так или иначе всегда гоняю мысль о том, что вот закончатся деньги — на что я буду жить?

— Кстати, расскажи подробнее о том, что сейчас пишешь?

— Сейчас я работаю над двумя альбомами. Вообще, самое легкое в написании музыки — создание мотива, первый выдох после того, как ты пришел домой с какими-то новыми впечатлениями и сыграл мотив на пианино. Но мелодия никогда не состоит только из мотива, должна быть композиция, то есть начало и конец. Мотив, когда написан, выплеснут, я отправляю на полку. Это как бы заготовка. И вот их накапливается много, и для альбома надо их доработать, придумать конструкцию, собрать пазлы в одну картинку. Это уже больше не чистое творчество, а рутина. Так получилось, что в июле я писал саундтрек к одному фильму, но от него потом решили отказаться, однако разрешили мне его использовать в собственных целях. Сейчас я дорабатываю эти композиции.

— А второй альбом?

— Он будет называться «Дома нашего детства» — впервые, кстати, по-русски будут все названия. По счету это будет уже, получается, пятый мой альбом. Посвящаю его детским летним воспоминаниям моего поколения. Как выяснилось, они у всех моих друзей более-менее одинаковые: это поездки на дачу, игры у дома в ножички или в прятки, бабушка, которая с утра лепит вареники, одинаковые чипсы все ели и смотрели одни и те же мультики по воскресеньям… Короче, это вот о нашем детстве и самых теплых, сакральных воспоминаниях, остающихся с нами на всю жизнь. Ностальгический альбом. Я очень люблю советскую культуру, романтику старых фильмов, например, «Иронию судьбы» или «Приключения Шурика» — хочется также добавить элементы из той эпохи, сделать альбом в ретрозвучании.