Медицина страны потеряла 61% санитаров. Зачем в разгар пандемии выгоняют работников красной зоны

Если верить данным Росстата, то в 2013 году в России было 678 тысяч младшего медицинского персонала. К началу пандемии это число довели до 267 тысяч. То есть здравоохранение потеряло 61% санитарок и младших медсестер. В годы оптимизации, с 2013 по 2019-й, чтобы не платить медицинские надбавки, младший медперсонал массово переводили в уборщицы. Когда началась пандемия, стало понятно, что по законодательству в ковидных отделениях могут работать именно медработники, а не просто уборщицы, и тем не менее во многих больницах страны всё равно именно они выполняли роль санитарок. Опять же, это делалось для того, чтобы только не платить всякие «ковидные» начисления. Об этом Сети городских порталов рассказал оргсекретарь межрегионального профсоюза медработников «Действие» Александр Золотарев. По его словам, сокращение младшего медперсонала продолжится, как продолжатся увольнения и сокращения в целях экономии денег. Хотя, казалось бы, куда еще меньше. Зарплаты в некоторых регионах у санитарок от 10 до 15 тысяч рублей. Нищенские зарплаты. И вот сейчас, когда перед выборами правительство снова обещает выделить 46 миллиардов рублей на доплаты медикам, работающим в красных зонах, снова ищут тех, на ком можно сэкономить.

Как избавляются от людей, рассказали журналисты редакции 74.RU. Анна и Ирина (имена по просьбе героинь публикации изменены. — Прим. ред.) трудились санитарками в городской больнице Челябинска, но внезапно почти на полгода остались без работы. В феврале с ними расторгли трудовой договор из-за сокращения в медучреждении ковидных коек. Сотрудницы посчитали увольнение незаконным и пошли в суд. Там сторонам предложили решить дело миром. Но даже с приходом третьей волны COVID-19 руководство медучреждения отказалось добровольно восстанавливать их в должности, предложив мизерную компенсацию за свое неоднозначное кадровое решение. С похожими проблемами сталкиваются медики по всей стране, но не всегда им удается защитить свои права. Разбираемся, что делать в таких случаях и как их избежать.

39-летняя Анна и 54-летняя Ирина устроились санитарками в ковидное отделение прошлым летом. Это был разгар первой волны коронавируса, когда под лечение COVID-19 перепрофилировали целые корпуса и требовались новые сотрудники. Работать им приходилось в непростых условиях.

— Летом же вообще под 40 градусов жара была. Мы работали в спецкостюмах в красной зоне по четыре часа. Четыре часа в грязной зоне, четыре — в чистой, — вспоминает Анна.

— Выходишь оттуда весь мокрый с ног до головы. Еще и жара. Работали сутки через двое, особенно когда болеть коллеги начали. А когда вошли в нормальный ритм, график был и сутки через трое, — добавляет Ирина. — Но нехватка кадров ощущалась — всё рассчитано на пределе. Пациентов надо же и переодеть, перестелить им. Ты весь мокрый, перчатки прилипают, и одному просто нереально пациента переодеть — надо вдвоем. А нас один санитар на 24 и более пациентов. Каждого надо покормить, утку вынести, переодеть. И всё это надо успеть за четыре часа.

Для Анны это первый больничный опыт, а Ирина до этого пять лет отработала в другом медучреждении. Оказавшись внутри красной зоны, обе женщины вдохновились работой медиков и поступили на вечернее отделение в медучилище. Сейчас они на платной основе осваивают сестринское дело, но вот уже полгода вынуждены искать средства не только на учебу, но и в целом на жизнь. В феврале больница внезапно уволила их, отказав в альтернативных вариантах трудоустройства.

— Когда я пришла на сутки, с утра из отделения вывозили больных. Нам сказали, что работаем до обеда. А днем всех, кто был на смене, отправили в отдел кадров писать заявления на увольнение по собственному желанию, а затем — по домам, — рассказала Анна. — Уволили около 50 работников, среди них врачи, медсестры и санитарки — полностью медперсонал корпуса. Кого-то из них, конечно, перевели в другие ковидные корпуса этой же больницы, а остальным даже никакой альтернативы не предложили.

При устройстве в больницу с Анной и другими работниками заключали срочный трудовой договор. В медучреждение их принимали на период действия отделения для лечения больных COVID-19. Но какого именно отделения — ни в одном из документов не указано. По словам санитарок, в красной зоне они сначала работали в общей реанимации, затем — в обычных палатах, а после — в детской реанимации. На выход сотрудниц попросили, когда педиатрическое отделение вернули к обычной жизни, хотя сам ковидный госпиталь тогда не закрывался. Уведомление о расторжении трудового договора работникам этого отделения отправили по почте за три дня до увольнения, но многие его не получили.

— Я отработала последнюю смену и ушла домой. Затем мне коллеги позвонили и сказали, что я не выхожу [на следующую смену]. А потом девчонки у меня спрашивают: «Ты в курсе, что ты уволена?», — рассказала свою историю санитарка Ирина. — Другие девочки заявления писали на увольнение, а я ничего не писала и никаких уведомлений не получала. Спустя неделю мне из отдела кадров позвонили и спрашивают, почему я за документами не прихожу. Не знаю, по какому принципу они сделали этот отбор, но могли хотя бы заранее об этом предупредить и предложить какую-то альтернативу. Когда мы пришли за трудовыми книжками, то предупредили, что ничего подписывать не будем, потому что планируем обращаться с жалобами в трудинспекцию и прокуратуру. Мы возмущены такими действиями [руководства].

Вместо красной зоны экс-работницы больницы оказались на бирже труда. При этом Ирине встать на учет как безработной удалось лишь спустя три месяца.

— Бухгалтерия больницы не передала сведения обо мне в Пенсионный фонд. На бирже мне постоянно отказывали, потому что я числилась работающей. И только в середине мая меня признали безработной, — говорит Ирина. — Но как мне существовать? Половина пособия уходит на оплату коммуналки, еще часть уходит на учебу. Найти новое место работы всё это время не удается. Возможно, из-за моего предпенсионного возраста. А может быть, и из-за конфликта с предыдущим работодателем. Конечно, мне обидно, что так вышло. Я хотела работать в этой больнице. Коллектив там неплохой, мы все сдружились. Я обращалась и в другие ковидные госпитали. Но везде штат укомплектован еще после первой волны и в кадрах стабильность.

Гострудинспекция нашла в действиях больницы нарушение и выдала предписание. Ведомство признало, что трудовые договоры с санитарками расторгнуты неправомерно.

— В результате проверки установлено, что сотрудницы приняты на определенный срок — на период открытия отделения для лечения больных COVID-19. Однако на момент их увольнения отделение для лечения больных COVID-19 продолжало функционировать, — заключили в Гострудинспекции.

С этим ответом Анна и Ирина обратились за помощью к юристу и подали иск в суд. Уволенные санитарки настаивали на восстановлении в должности и выплате компенсации. За полгода вынужденного прогула каждой из них набежало минимум четверть миллиона рублей.

— Мы пытались договориться. Исковые требования по каждой работнице включали взыскание за вынужденные прогулы и компенсацию морального вреда. Мои доверительницы хотели выйти на работу, и мы обсуждали с представителями больницы возможность мирового соглашения, — прокомментировал юрист Олег Гейер, защищавший в суде интересы уволенных санитарок. — Мы предложили, чтобы сотрудницам выплатили хотя бы по 100 тысяч каждой, потому что они долго оставались без работы. Сначала представители больницы сказали, что готовы пойти на мировую. Но потом юристы перестали выходить с нами на связь. Позже они позвонили и пригласили на встречу в больницу.

Юрист подчеркнул, что заключить мировое соглашение не удалось из-за позиции ответчика.

— Я приехал на встречу, там был главный бухгалтер и временно исполняющий обязанности главврача. Они начали мне объяснять, что мы не правы, что суд откажет нам в удовлетворении требований, и предложили истицам получить по 30 тысяч рублей и отказаться от своих требований. Мол, даже если суд удовлетворит наши требования, то взыщет деньги за простой, а не за вынужденный прогул, — уточнил Олег Гейер. — А там существенная разница получается. Вынужденный прогул — это средняя зарплата, не полученная работником за весь период, когда он не работал. А простой — это две трети от оклада, который у санитарок был 9700 рублей. У них средняя зарплата получилась около 54 тысяч рублей (со всеми ковидными надбавками), а две трети от оклада — около 5–6 тысяч рублей.

В суде представители больницы утверждали, что сотрудницы работали у них по срочному трудовому договору на время действия отделения по лечению COVID-19 в педиатрическом корпусе.

— Те сотрудники, которые были переведены в отделение по лечению ковидных больных из внутренних подразделений, после сокращения ковидных отделений вернулись к своему основному месту работы, — подчеркивали во время заседания юристы медучреждения. — Истицы уволены в связи с тем, что поступил приказ о сокращении ковидного отделения в педиатрическом корпусе, где они работали. Расчет с ними произведен в полном объеме. В феврале 2021 года был закрыт один корпус, но до этого закрывались и другие корпуса для лечения ковидных пациентов.

Но доказать, что санитарок принимали в педиатрическое отделение, представители горбольницы в суде не смогли. Юрист уволенных женщин утверждает, что этих данных нет ни в заявлении о приеме на работу, ни в трудовом договоре, ни в штатном расписании.

— Нас тыкают договорами, что мы временные. Нас разделили даже в зарплате. Кто на постоянной работе, у них зарплата больницы 30 тысяч рублей, у временных — 15 тысяч (без доплат. — Прим. ред.), — возмущается Анна.

— Даже табулировали нас иначе, чем других работников, — добавляет Ирина. — Мы выходим на сутки, а в табеле нам пишут 23 часа. При этом у врачей и медсестер в табелях указано 24 часа.

В суде выяснилось, что спустя какое-то время после увольнения Анны и Ирины количество должностей санитарки в штатном расписании горбольницы даже выросло. Расторжение трудового договора с ними признали незаконным. Теперь вместе с восстановлением в должности медучреждение должно будет выплатить санитаркам около 560 тысяч рублей, из них Анне — около 272 тысяч рублей, а Ирине — чуть более 286 тысяч.

Сейчас больница пытается обжаловать это решение в апелляционной инстанции в облсуде. Прокомментировать эту ситуацию мы попросили пресс-службу медучреждения.

— В настоящее время проходит судебный процесс, давать какие-либо комментарии преждевременно, — ответили на наш запрос в пресс-службе ГКБ № 9. — В целом штат работников инфекционного отделения для лечения больных с коронавирусной инфекцией укомплектован, пациентам оказывается вся необходимая медицинская помощь.

Тем временем Анну уже восстановили на работе, но график у нее стал жестче. Вместо 24-часовой смены с тремя выходными теперь она пять дней подряд проводит в реанимации, где ухаживает за самыми тяжелыми пациентами красной зоны. Несмотря на пережитые трудности, в профессии Анна и Ирина не разочаровались и готовы и дальше помогать медикам и пациентам бороться с ковидом.

Ситуации, в которых медикам требуется защита в конфликте с работодателями, были нередкими и до пандемии коронавируса, а сейчас их можно наблюдать еще чаще. Президент «Лиги защиты врачей» Семён Гальперин уточняет, что в большинстве такие конфликты касаются выплат за работу или компенсаций при заболевании ковидом.

— За время эпидемии основные жалобы медработников были на то, что не соблюдались обещания по выплатам компенсаций за работу в красной зоне. По всей стране были подобные жалобы, но особенно это касалось Москвы и Санкт-Петербурга, куда люди приехали в расчете на большой заработок, — комментирует Семён Гальперин. — У наших медработников нет четкого понимания, что они подписывают при трудоустройстве. Мало кто из врачей может оценить контракт, который они подписывают. Какие права у них будут по трудовому договору, какие обязанности у работодателя и так далее. Работодатель этим пользуется, давая на подпись такие невнятные соглашения, в частности о сроках и объемах работы. Это касается не только ковидных госпиталей. На сайтах объявлений врачам часто обещают высокие зарплаты. Но когда врач придет по этому объявлению, ему уточнят, что это зарплата, которую он сможет заработать на ряде условий, например, если он будет большое количество коммерческих больных принимать. А в договоре будет сумма значительно меньше обещанной. Так же происходит и для тех, кого нанимают на работу в ковидные госпитали. Тем более что очень часто это приезжие люди, и на такого сотрудника легко надавить.

Проблемы, по словам правозащитника, возникают из-за гибкости контракта, который позволяет уволить временного сотрудника в любой момент.

— Это касается приема на работу в особых обстоятельствах, а присутствуют эти обстоятельства или нет — полностью зависит от воли работодателя. Хоть это и называется срочный договор, но конкретные сроки в нем не оговариваются, — рассуждает Семён Гальперин. — Это прекращение работы в любой момент оспорить очень сложно. Такое возможно, если в контракте указаны конкретные сроки, и они еще не наступили. А если отделение фактически закрывается и вышел приказ об этом, то места работы уже не существует. И если его переформатируют и продолжится работа на другой базе, то это уже будет другое отделение.

Помочь избежать подводных камней трудовых договоров могла бы их сверка с юристами, но такая практика на российском рынке труда отсутствует.

— Сотрудники при подписании договора не могут оценить его качество, а обратиться за проверкой им, как правило, некуда. Но это вопрос времени, пока объединения медработников не наберут свою силу и не начнут помогать защищать коллег на всех этапах работы. Думаю, сейчас перед выборами в Госдуму медработники могут поставить перед кандидатами вопрос о защите прав трудящихся. Надо пересмотреть трудовое законодательство, которое на сегодняшний день людей во многих профессиях оставляет бесправными. Повысить ответственность работодателей и юридические возможности для работников защиты своих прав. Всё-таки нужно учиться более цивилизованным отношениям между работниками и работодателями, — заключил президент «Лиги защиты врачей».

Следить за темами в сфере медицины продолжает и 29.RU. Ранее мы опубликовали текст о работе отделения, куда привозят тела скончавшихся от COVID-19 (или с подозрением на такой случай).