«Это третья мировая, а мы на передовой»: как в Архангельске патологоанатомы работают с умершими от ковида

Алексей Кузнецов — патологоанатом из Архангельска. Именно ему в апреле прошлого года выпало осматривать первую умершую от коронавируса северянку. Сегодня, как ни жутко осознавать, смерть от ковида — это уже изматывающая рутина в его рабочих буднях. Медик говорит, что пандемия — это война с многочисленными жертвами, и находит мужество признать, что ковид уже никуда не уйдет, — а смерть от него, как бы ни звучало, теперь часть жизни.

Наш собеседник показал, как устроено патологоанатомическое отделение, которым он заведует: прошлой весной пришлось в экстренном порядке его переоборудовать, чтобы не допустить распространения инфекции. Алексей честно рассказал, как много поступает умерших, где и в каком порядке их осматривают, что он думает о риске заразиться и какие проблемы возникают с родственниками успопших.

Риски заразиться на работе были и до эпохи ковида

Патологоанатом, заведующий отделением в Талагах Алексей Кузнецов со скорбью признается: все его знакомые уже забирали кого-то отсюда.

В Архангельске всех скончавшихся от ковида (или с подозрением на это) увозят на обследование в поселок Талаги, в патологоанатомическое отделение Архангельской клинической психиатрической больницы. Это единственное подобное место в городе — до пандемии здесь вскрывали умерших от сифилиса, СПИДа и туберкулеза, во времена COVID-19 медикам пришлось кардинально перестроить свою работу.

Алексей говорит, что «морг» — слово жаргонное, и правильно называть то место, где он работает уже 35 лет, патологоанатомическим отделением, или ПАО. Небольшая одноэтажная кирпичная постройка расположена вдали от города, недалеко от поселка Талаги — это обычное типовое советское здание, какие можно найти и в других городах.

— Вы находитесь в лечебно-профилактическом учреждении, — объясняет наш собеседник. — Здесь мы не оказываем никаких «услуг». Мы оказываем квалифицированную медицинскую помощь. Да, патанатомия — это тоже медицинская помощь, а вскрытие трупов умерших от ковида — это ее пятая категория сложности. Это, можно сказать, нейрохирургия в патанатомии. Нигде в городе таких вскрытий больше не проводят.

Отделение было построено вместе с психиатрической больницей и с 1989 года по бумагам проходило как секционная для вскрытия трупов умерших от опасных инфекций. В то время в Архангельске уже было несколько обычных моргов, но в городе обязательно должно было быть и подобное медучреждение. Талажское отделение находилось за городом, где легко соблюсти санитарные нормы, поэтому было решено открыть секционную здесь.

— От особо опасных инфекций тогда никто никогда не умирал, ведь прививки от чумы и холеры всем делают после рождения, — объясняет Алексей Кузнецов. — Какое-то время секционная была никому не нужна, но в 1989 году появилось такое заболевание, как ВИЧ. Мне говорят: «Так у нас же есть секционная для вскрытия трупов с особо опасными инфекциями. Туда их!» И отдали мне погибших от ВИЧ. Потом отдали еще и умерших от туберкулеза, а затем — и от гепатита. Но вот я вскрываю умерших от ВИЧ, а в Первой городской больнице, предположим, их не вскрывают. Моя работа отличается от их работы, я рискую. Значит, мне должны платить больше? Но на самом деле мне никто не доплачивал. Я поднимал этот вопрос, ходил к мэру, дискуссия длилась очень долго, но никому это не было интересно.

Как показало время, для талажского ПАО вся эта работа с погибшими от ВИЧ, туберкулеза, гепатита была только прелюдией. В 2020 году всё изменилось.

«Все сценарии полетели в тартарары»

Алексей говорит, что на всю жизнь запомнит 13 апреля 2020. Тогда в Архангельском медицинском центре им. Н. А. Семашко умерла женщина — она стала первой жертвой с COVID-19 в Поморье.

— Ей поставили диагноз «COVID-19», ее надо было вскрывать, — вспоминает он. — А где это делать? Снова вспомнили про мое отделение и сказали везти сюда. А самое интересное, что за месяц до этого, в марте, главный санитарный врач РФ признал ковид вторым классом патогенности, признал особо опасной инфекцией. Но ведь при этом существуют специальные условия для обследования таких тел, а наше здание было построено еще в Советском Союзе. По идее для этого нужно делать отдельные залы, но заниматься этим было некогда. Хорошо, что нам направили «ковидные» деньги. Хвала моему главному врачу Вере Анатольевне Яшкович — без нее ничего бы не получилось. Она сразу прониклась этой проблемой.

В здании патологоанатомического отделения в короткие сроки перепланировали и перепрофилировали помещения, сделали перегородки и купили двери за 200 тысяч рублей, которые не пропускают зараженный воздух. Также внутри создали санпропускник, где нужно мыться после операций. По словам врача, работали даже по ночам, но за месяц всё было готово:

— В самом начале пандемии обсуждалось три сценария, по которым нужно действовать. Первый касался одного умершего от COVID-19, второй — если дело дойдет до 10 трупов, и третий — до ста трупов. Сейчас в нашей области умерло уже больше тысячи человек — все эти сценарии полетели в тартарары, и в отделении всё пришлось переделывать. Но за всё прошедшее время у меня никогда не было проблем: у нас здесь всё одноразовое, есть все инструменты, а сам я одет как космонавт.

Сейчас весь корпус отделения разделен на две части. Первая из них — лабораторная, это абсолютно чистая зона. Вторая — секционный блок, где, собственно, и проводят вскрытия. Вся мебель и даже раковины здесь из нержавеющей стали. Всё вокруг проходит постоянную обработку. Рядом со входом в «красную» зону висят часы — оказалось, что в защитном комбинезоне врачам нельзя работать больше четырех часов, хотя вначале они находились в них и по восемь часов. Сейчас за соблюдением времени строго следят. А еще здесь появилась новая гидравлическая каталка, ведь от коронавируса часто умирают люди с большим количеством лишнего веса.

От сотни звонков до жалоб в прокуратуру: о ситуациях с родными умерших

Сейчас в патологоанатомическом отделении работают 12 человек: шесть врачей и медперсонал — лаборанты и санитары. Алексей Кузнецов говорит, что у них просто не хватает мощности всё делать самим, и они работают в коллаборации с областной больницей — поэтому здесь и занимаются лаборанты.

Алексей признаёт, что раньше здешние медики никогда не работали в подобных условиях, поэтому все проблемы им приходится решать по наитию, опираясь на накопленный за время пандемии опыт. Некоторые сложности, говорит наш собеседник, возникают из-за родственников умерших, которые хотят узнать, когда можно забрать тело родственника, и порой очень активно.

— На главном крыльце здания висят три объявления, — говорит Алексей Кузнецов. — На них указан режим работы — дни и часы. Отдельно написано: «Прием родственников и выдача справок — с 08:00 до 10:00». И третье объявление: «После 10 часов в звонок не звонить, идут операции». Но каждый день происходит одна и та же ситуация: я иду работать в «красную» зону, а мне звонят по поводу очередного умершего. За четыре-пять часов работы в «красной» зоне у меня может набраться 140 пропущенных звонков. Естественно, перезвонить каждому я не могу.

Телефон, указанный на двери отделения, не рабочий, это личный номер патологоанатома, поэтому все и звонят именно ему. По словам врача, зачастую люди не понимают, как у него много работы, добиваются ответа, хотя есть и сайт, и секретарь больницы, у которого можно узнать информацию. Однако, отмечает патологоанатом, бывают и другие случаи — когда тело умершего не ищет никто.

— Когда в Советском Союзе строили этот морг, он был рассчитан на 10 трупов, — рассказывает врач. — Сейчас их гораздо больше. Нам негде их хранить. Но нам и не надо их здесь хранить, а нужно как можно быстрее отдать, чтобы на его место лег другой человек. У нас лицензия на медицинскую деятельность, а не на хранение. И чем быстрее их заберут, тем лучше. А бывает так, что умер человек от ковида, а его никто не забирает. Кто его будет хоронить? Мы звоним в соцслужбу той больницы, где он умер, а они начинают искать его родственников. Может пройти месяц, пока его заберут. А некоторые приедут, получат справку, по которой могут получить пособие на погребение, и пропивают эти деньги. И тело продолжает лежать у нас.

Бывало и так, что общение с родственниками умерших от COVID-19 доходило до жалоб в правоохранительные органы в адрес патологоанатомов. Алексей Кузнецов рассказал нам об одном таком случае:

— Доходит до смешного! Однажды мы получили историю болезни умершего, и в нём было указано время смерти 23:45 вместо 00:15. Казалось бы, какая разница? Но от даты смерти считают, когда будет девятый день, когда нужно проводить поминки. Кто-то где-то ошибся — или прочитали криво, или у меня лаборантка могла написать неправильно. Я подписал эту справку. После этого сюда приезжает женщина и спрашивает: «А вы видели, здесь ошиблись?» Говорю: «Возможно, ошиблись, извините. Давайте исправим, выдадим вам новое свидетельство». Но она второй раз приезжает, чтобы написать на меня жалобу. А проблема была в том, что ей на кладбище пришлось переделывать табличку на кресте. Из-за этого она написала на меня заявление в прокуратуру.

«Наша цель — не вынести заболевание наружу»

Раньше в здании отделения проводились и прощания с усопшими — для этого было оборудовано специальное помещение у центрального входа. Сейчас эта комната не используется по назначению — сюда складывают мебель и картонные коробки. А тела людей, у которых диагноз «COVID-19» подтвержден, отдают родственникам в закрытом гробу.

— У меня уже все друзья, знакомые, преподаватели, ректор, проректор — все уже тут кого-нибудь забирали. Порой люди не понимают, что это особо опасное заболевание, что от него умирают и что есть специальные условия для захоронения. Наша цель — не вскрыть в «красной» зоне людей и не исследовать. Наша цель — не вынести это заболевание отсюда наружу. Нам всем нужно ехать после работы домой, у нас у всех семьи и дети.

Медик рассказывает, что вскрытие инфекционных больных от неинфекционных отличается тем, что в первом случае они работают без использования проточной воды. Ее собирают в емкости и обеззараживают, засыпав антисептиками. И только после того как она отстоялась, ее сливают в канализацию. Всё это делается с той же целью — не распространить заболевание за пределы патологоанатомического отделения.

— Сейчас идет третья мировая война гибридного типа. Она ведется не с помощью оружия, а с помощью болезни. Мы — доктора, санитары, лаборанты — находимся на передовой. Каждый день мы осматриваем погибших в этой войне, и нам надо, чтобы люди успели их похоронить. Вот наша основная задача. Теперь надо жить с мыслью о том, что ковид будет всегда, и предугадывать, какие будут инфекции дальше, — говорит медик.

Кстати, прошлым летом мы уже бывали в Архангельской психиатрической больнице: изучали, как работает инфекционное отделение, где лечат больных COVID-19, образовавшееся здесь почти стихийно. Почитайте эту историю.

Весной 2020 года мы узнавали у работников похоронной индустрии, как коронавирус изменил их работу. Как выяснилось, прощания с умершими приходилось проводить в ограниченном кругу, а кафе для проведения поминок было не снять из-за ограничений. А в конце года, когда в регионе официально умерли от COVID-19 около 300 человек, мы поинтересовались у работников ритуальных услуг, как они проводят захоронения во время пандемии.