«Я тут парнишке сердце завел»: как проходят будни врача архангельской скорой помощи

Жуткие ситуации, про которые люди узнают из сводки новостей, Алексей Вежливцев видит своими глазами. Когда с телеэкрана говорят, что в страшном ДТП удалось спасти несколько человек, — скорее всего, это заслуга его бригады. Алексей — врач анестезиолог-реаниматолог архангельской скорой помощи. В нашей рубрике «Люди Севера» — история человека, который каждый день борется за чью-то жизнь.

— Чтобы стать врачом, я семь лет прожил в сумасшедшем режиме, — вспоминает Алексей Вежливцев, — все выходные и ночи я был на работе, а днем — учился в СГМУ.

Вот уже три года он работает врачом анестезиологом-реаниматологом выездной бригады. Можно сказать, что это его мечта, которая стала реальностью. В 2000 году Алексей окончил Архангельский медицинский колледж, получил специальность фельдшера и сразу устроился работать на Архангельскую станцию скорой медицинской помощи. Попасть сюда было трудно, многие хотели тут работать, но ему удалось — сначала его определили на линейную бригаду, а потом перевели на кардиологическую. Там наш собеседник отработал восемь лет и понял, что все-таки хочет быть врачом.

— Я прошел разные ступени, и понял, что самое главное отличие врачей-реаниматологов выездных бригад скорой помощи в том, что, по факту, нам не с кем советоваться. В стационаре можно собрать консилиум, подключить опытных врачей к дискуссии. Линейные фельдшерские бригады, если в чем-то сомневаются, могут вызвать нас. Мы — последняя инстанция. Нам консультироваться не с кем. За несколько минут, а иногда и секунд, надо решить, как действовать, чтобы спасти пациенту жизнь.

Алексей не любит хвастаться своими профессиональными подвигами, и некоторые вопросы ставят его в тупик. Сложно выделить какие-то случаи, когда каждый день происходит что-то страшное. Ситуации бывают разные. Некоторые долго потом не выходят из памяти. Как катастрофа у торгового центра «Макси» год назад, когда пьяный водитель сбил на внедорожнике детей.

— Мы приехали туда: один ребенок в состоянии клинической смерти, двое живы, но сильно пострадали. Что делать? К кому первому бросаться, если следовать правилам медицинской сортировки? Дети лежат. Люди вокруг собрались, как зрители. В итоге я беру на себя первого ребенка. Взял его в машину и начал реанимировать, — вспоминает Алексей. — И даже когда понимаешь, что всё… Не можешь остановиться. Я час пытался его к сознанию вернуть, но травмы были несовместимые с жизнью. Долго потом еще думал — правильно ли сделал, что за него взялся. Видел же, что уже не помочь. Но потом и сам понял, и с коллегами пришел к выводу, что сделал, как надо — всегда должна быть надежда. Еще двое ребят в этой трагедии выжили, помогли коллеги — этим я себя успокоил.

Когда что-то такое случается, бригада экстренно выезжает и не всегда владеет полной информацией — людям в панике сложно сосредоточиться на важных подробностях, они просто кричат: «Скорее помогите!». Так что в основном решения принимаются уже на месте — хватит ли одной бригады или надо вызвать еще специалистов, что делать с жертвами ДТП, пока дополнительная медпомощь в пути, кого взять в машину, кого укутать, кому дать обезболивающее.

Такие моральные дилеммы случаются нечасто, но всякий раз надолго заставляют задуматься. Говорят, с опытом это проходит — есть врачи, которые оставляют профессиональные мысли на работе. Алексей Вежливцев 18-й год работает, но пока так не закалился, да и нужна ли ему эта «закалка»?

— Тут дело не в профессионализме, а в том, как врач понимает свою миссию — я несу ответственность за жизнь человека, мне отвечать за него перед близкими, — говорит он. — После реанимации пациента иду разговаривать с родственниками, которые до последнего верят в лучшее. Сообщать приходится не только хорошее — и реплик этих ни одному врачу-реаниматологу не избежать. Я не могу отправить кого-то другого на этот сложный разговор с семьей — это моя обязанность. И тут важно помнить, что сострадание — главное качество медработника, но оно не должно обессиливать тебя самого. Что бы ни случилось, важно сохранить мотивацию работать дальше, фокусироваться на успешных случаях. Зато когда удается кого-то спасти, особенно если ситуация была сложная, потом чувствуешь невероятный прилив сил — буквально по воздуху летаешь.

Сутки через двое или трое — такой график у Алексея. После работы о сложностях рабочих будней Алексей рассказывает своей девушке — она тоже медик, часто обсуждает ситуации из своей практики с друзьями-врачами.

— Кому я никогда ничего не расскажу в деталях, так это маме, — смеется он. — Иногда она спрашивает, как сутки прошли? Спокойно, — отвечаю. А она кричит: «Да тебя же по телевизору показывали, с носилками бежал, опять в центре катастрофы!». Конечно, она интересуется, но зачем ей переживать? Главное, она знает, что мы делаем доброе дело.

В среднем в день бывает от десяти до пятнадцати вызовов — некоторые выезды занимают 20–30 минут, на другие уходит пару часов — если ехать нужно в Маймаксу, Уйму или сама ситуация сложная — к примеру, тяжелое дорожно-транспортное происшествие.

Алексей объясняет, когда реанимационная бригада должна выезжать для оказания скорой медицинской помощи: это ДТП, огнестрельные и ножевые ранения, падения с высоты, отравления, производственные травмы, необходимость проведения сердечно-легочной реанимации, состояние шока, потеря сознания и вызовы с тяжелой сердечной патологией.

— Конечно, я не сижу без дела, если таких вызовов нет, — говорит Алексей. — Стараемся разгрузить работу линейной бригады — в периоды эпидемий они могут работать непрерывно. Так что к пациентам со скачком давления или ребенку с температурой тоже иногда едем мы. Не каждый день случаются ДТП и тем более перестрелки.

Перестрелки сегодня — редкое явление, не так, как в девяностых. Последнее такое происшествие в Архангельске — это трагедия на Обводном.

Алексей вспоминает времена, когда бригады мчались на помощь не на «Форде» или «Фиате», как сейчас, а на уазике, который в любую погоду стоял на улице, потому что не было гаража. Залезаешь зимой в машину — и стучишь зубами. Времена меняются, обновился автопарк, аппаратура и техника стала не такой громоздкой и более современной — все на уровне мировых стандартов. Конечно, это вдохновляет врачей.

Как-то раз Алексей приехал на вызов: молодой парень приличного вида, видимо, связался с плохой компанией и попробовал запрещенные вещества. Дело было совсем плохо — пульс не прощупывался.

— Ты не можешь оценивать человека. Хороший он или плохой. Как он поступил, как попал в эту ситуацию. Твоя задача — спасти его, — говорит Алексей. — Помню, как спасали этого парня — я реанимировал его дольше, чем это обычно делается. Просто не мог остановиться. Видел его мать и вместе с ней верил, что могу что-то сделать. И вот наконец он начинает дышать. И тогда сам выдыхаешь — получилось. А потом всё это в голове обдумываешь, на подъеме заходишь к коллегам, и не без гордости так говоришь: «Я тут парнишке молодому сердце завел».

Кстати, бригады постоянно друг с другом делятся тем, что произошло на их смене. Так что опыт, можно сказать, общий. Бывают и комичные ситуации. Приехала бригада к дому, в котором с пятого этажа упал человек — готовились к худшему. В итоге были в шоке: пьяненький пациент сидит на асфальте, курит.

— Это вы упали?

— Я.

— Как себя чувствуете?

В этот момент из окна слышен женский голос: «Вася! Иди домой!».

— Слышали? Мне домой надо.

Без юмора в работе на скорой помощи все-таки не обойтись. Иногда и в бригаде надо пошутить, чтобы общий дух поднять, и с пациентом разговориться.

— Мы же обычные люди. Если при такой работе еще и букой ходить, — можно умом тронуться. Ты же в каком-то бешеном супергеройском режиме трудишься — сирена орет, снова несешься куда-то, уверен только в одном — человеку плохо. А как все будет часом позже? До последнего не знаешь. Не всем такое дело по душе. И за это упрекать людей не надо, просто я заметил, что если медик год на скорой отработал и не сдулся, значит, задержится — значит, наш человек.