Каждый день в «красной зоне»: реаниматолог из Архангельска рассказал о борьбе с COVID-19 в Москве

Архангельские медики отправились в Москву в середине мая. 27 сотрудников Медицинского центра имени Н. А. Семашко теперь помогают столичным коллегам справиться с эпидемией COVID-19. В группе — не только врачи, но и медсестры, санитарки. Среди них и Павел Мезенцев:

— Я работаю анестезиологом-реаниматологом в больнице имени Н. А. Семашко в Архангельске. В основном наш стационар занимается плановой хирургией. Дело в том, что, как и в других сферах сейчас, объем моей работы снизился — бóльшая часть операций отменена из-за ввода противоэпидемических мер. Осталась лишь онкология, так как ее нельзя надолго отложить. Первую неделю было даже радостно: операций мало, можно выдохнуть! Но дальше расслабляться не захотелось. Мы не знаем, сколько продлится эпидемия: может, месяцы, может, даже год или два. И как-то само собой появилось понимание, что я, обладая профессией реаниматолога, должен прямо сейчас принять вызов.

С другой стороны, если и в Архангельск придёт эта напасть (я очень надеюсь на то, что этого не случится), то я, по крайней мере, уже накоплю к этому моменту определенный клинический опыт. C ОРДС (острый респираторный дистресс-синдром — Прим. ред.), который развивается как при тяжелом течении COVID-19, так и при других респираторных инфекциях, реаниматологи регулярно сталкиваются. Это как перитонит для хирурга или сахарный диабет для терапевта. Но в случае с COVID-19 многое все-таки по-другому. И это «многое» надо срочно увидеть, попытаться понять, узнать, какая тактика эффективна, какая — нет.

Не буду лукавить, есть и материальный стимул. Разумеется, я понимаю, что подвергаю свое здоровье большому риску: болезнь не щадит даже людей до последнего момента считавших, что у них крепкий иммунитет. Мне же приходится подрывать его отсутствием сна ночами на дежурствах. При этом напрямую я контактирую с COVID-19-положительными пациентами. Я считаю, что и награда должна быть соответствующей. Надеюсь, нас не обидят в этом плане.

Помимо клинического опыта и материального стимула, интересна работа в команде и есть желание помочь, быть полезным.

— Вообще я из «медицинской» семьи. Дед Серафим Михайлович Пьянков был главным врачом больницы имени Семашко в 1970–1990 годах, мама — рентген-лаборант в нашей поликлинике, бабушка — в прошлом фельдшер, тётя — в прошлом акушер-гинеколог, а сейчас занимается эстетической медициной. Все они, разумеется, переживают за меня. Никто меня никуда не направлял, не критиковал мои решения никогда и ничего не запрещал в плане моих занятий по жизни — даже в детстве. Я сам выбрал эту профессию — около 20 лет назад. Уж точно никто не собирался меня держать сейчас. Бабушка даже гордится. Больше всех против был близкий человек, но я ее уговорил.

— Напрямую не сталкивался. Хотя в нашей больнице в Архангельске были пациенты с подозрением на эту инфекцию, поступали и COVID-положительные, но были переведены своевременно в инфекционную больницу.

— Вы, наверное, понимаете, что ни о каких полных лекционных залах сейчас речи быть не может. Все мы прошли онлайн-курсы, каждый — по своей узкой специализации. Я, в свою очередь, прошел 36-часовой курс своей «родной» кафедры — кафедры анестезиологии-реанимации СГМУ с видеолекциями и печатными материалами. На выходе у всех был тест, по результатам которого выдавался сертификат.

— Выбирать нам не предлагали: всех распределили по потребностям учреждений. В аэропорту один автобус архангельских медиков поехал в МСЧ № 152, в Дзержинский, второй — в Институт мозга, в Москву. Причем из Архангельска приехали не только врачи — с нами и сестры, и санитарочки.

— Оцениваю на четвёрку. Оснащение реанимации не самое современное, но в целом всё есть: мониторы, аппараты ИВЛ, препараты. Здесь уже вовсю используют антикоронавирусную плазму крови.

— Это, конечно, жесть. Сейчас уже у меня есть опыт работы в СИЗ и могу сказать, что 15 часов — это невыносимо. Это практически подвиг.

— Трудно рассказать про мой день, так как график плавающий — то я днем работаю, то вечером, то ночью. Бывает, что приходится идти на смену в 3 часа ночи. Самое интересное, особенно в первый раз, это вход и выход из «красной зоны» — отделенной части больницы, где лежат инфекционные больные.

— Затем ты надеваешь чистый хирургический костюм, а на него уже с посторонней помощью защитный. Надеваются также бахилы, двойные перчатки, маска высокой степени защиты, очки. Все «щели» заматываются и заклеиваются малярным скотчем так, чтобы их было удобно размотать потом. Очки обрабатываются «антифогом», хотя его хватает ненадолго — они запотевают, а потом приходится смотреть боком или как-нибудь еще. Снимать нельзя. Маска по краям тоже проклеивается малярным скотчем. На выходе из зоны нас поливают хлоркой с ног до головы. Затем нужно строго в определенном порядке все снять, многократно обрабатывая руки. Затем обязательный душ. Довольно аскетичный «уют» нашего общежития даже не заметен в сравнении с кайфом после снятых СИЗ, когда можно просто чесать нос, пить воду, лежать и так далее.

Работы в реанимации много, сидеть не приходится: все пациенты очень тяжелые, места в отделении не пустуют.

— Разумеется, всё каждый раз новое, одноразовое. Абсолютно всё утилизируется. Средств защиты хватает.

— Я считаю, что сдерживают, и эффективно. Для человечества это далеко не первая эпидемия. Всегда главным средством борьбы был карантин, изоляция. Эти меры победили даже чуму в Средневековье. Люди просто по опыту поняли, что это работает, хотя даже не знали о бактериях и вирусах. Почему сейчас должно быть по-другому? Разумеется, я не умаляю заслуги последних 100 лет медицины: прививки, методы лечения и прочее. Да и эта инфекция более «хитрая». Но ограничительные меры — это очень важно. Трудно представить, что творилось бы в стране, если бы их не ввели. Тут у каждого должна работать совесть. Жаль, не все ее имеют.

— Тех, кто так говорит, можно понять. Пока нет точных данных, но считается, что большáя часть населения переносит вирус бессимптомно. Но, во-первых, она [болезнь] очень контагиозна (в простонародье — «заразная»), распространяется быстро. Тут надо бы включить математическую фантазию. Данные по миру — 20% тяжелых случаев и 4% смертность. В России — 15% и 1% соответственно. Не хочу вдаваться в рассуждения, почему: может, подсчеты, а, может быть, особенности национального иммунитета.

— Теперь давайте посчитаем. В Архангельске примерно 100 реанимационных коек в «мирной» жизни. Посчитайте: если заболеет 10 тысяч, то даже 5% тяжелых — это уже 500 человек. В этом вся опасность коронавируса, на мой взгляд. Мы, медики, не сможем помочь всем в этом случае — нас просто не хватит. Заметьте, это только при 10 тысячах заболевших. А посчитайте, сколько будет при 50 тысячах?

— Судя по тому, что я увидел «на передовой», больше рискуют пациенты старше 50 лет, часто — с ожирением. Хотя и среди людей моложе 50 лет есть тяжелые случаи, как, например, у моих «подмосковных» коллег из реанимации.

— Разумеется, это страшно. Особенно для реаниматолога. Мне приходится находиться иногда в непосредственной близости от дыхательных путей пациента. Почему происходит так, что врачи тоже заболевают? Потому что все-таки 100% защиты нет, есть и человеческий фактор. Не знаю, можно ли себя уберечь?.. Посмотрим, когда будет подходить к концу моя командировка… Хотя… Я и в Архангельске рискую — я ведь в больнице работаю.

— К сожалению, я не видел лично подготовку в других стационарах, кроме «Семашко». Реанимация в «Семашко» оснащена хорошо. СИЗы, думаю, теперь уже не такой дефицит — промышленность справляется. Остаются только организационные меры в случае, если наш стационар начнет принимать таких больных. Я уверен, что они будут своевременные.

Ну, разумеется, да. В борьбе с этой серьезной проблемой нужны лучшие умы, и это отличный повод их мотивировать.

— Пока не запустили вакцину в массовое производство, единственным средством защиты, кроме масок для всех и ограничительных мер, остается наш иммунитет. Позаботьтесь о нем. На мой взгляд, человеку (без тяжелых хронических заболеваний) лучше всего помогает укрепить иммунитет режим сна и бодрствования, регулярный прием пищи и хорошие эмоции.