С COVID-19 кремация оказалась дороже. Архангелогородка рассказала, как заболел и умер её отец

«Поступил с гангреной пальца»

Мы поступали в Первую городскую клиническую больницу 10 мая, когда уже был масочный режим. Поступали по скорой помощи с сухой гангреной пальца стопы. При этом мы имели сахарный диабет более 15 лет — без инсулина — подагру, гипертоническую болезнь, мерцательную аритмию, заболевание почек, простаты.

Приняли отца (по факту мужчина являлся отчимом Елены/ — Прим. ред.) быстро, осмотрели и подняли в отделение. Прооперировали в тот же день. Телефон поста и ординаторской мне дали сразу при поступлении. С отцом разговаривали после того, как он пришел в сознание. Мы заранее договорились, что, как сможет, он даст о себе знать — сообщит сам или сбросит маячок.

Рана после ампутации заживала плохо, с лечащим доктором я созванивалась обычно после 14 часов один или два раза в неделю. Всё мне объяснялось ясно и доходчиво — по существу моих вопросов. Пока отец находился в отделении хирургии, мы созванивались и разговаривали по несколько раз в день. 8 июня вечером сказал, что у него вроде температура. Был поздний вечер. Он сообщил о температуре медсестре, её измерили и, как он сказал, взяли анализы.

За несколько дней — две больницы

На следующий день во время созвона он уже сказал, что температура высокая. Тогда я позвонила врачу, мне сказали, что взяты анализы на коронавирус. Утром 10 июня после звонка врачу узнали, что коронавирус подтверждён. Отца перевели на Гайдара, 3. Я узнала об этом, когда позвонила на сестринский пост, хотя врач тоже предупреждал, что решается вопрос о переводе. На новом месте связь с отцом продолжали держать по его личному телефону, и он мне сам сообщил телефон поста. Номер телефона оказался неверным, я тогда попала в общий отдел — сначала даже запаниковала. Потом появилась связь и с постовыми медсестрами, и с врачом. Дозвониться действительно не всегда получалось, но потому, что люди ведь не сидят на месте.

Отцу стало хуже, и 13 июня его перевели в областную больницу — в реанимацию. О том, что он был переведен на Гайдара, мне не сообщали, об этом я узнала сама. Отец не отвечал на звонки, поэтому я начала дозваниваться до поста, до врачей. В итоге дозвонилась до поста, где девочки дали номер приемного покоя областной больницы. Он оказался неверный, мне дали другой номер, где был автоответчик. Честно, тогда началась легкая паника. Нужный номер всё же нашли, но был уже поздний вечер. Я дозвонилась до поста, где меня соединили с врачом, и он объяснил положение наших дел: отец уже был без сознания в крайне тяжёлом состоянии, его подключили к ИВЛ.

14 июня я не смогла дозвониться до врача, но пробовала набрать не более трех раз за день. Уже 16 июня утром собиралась звонить после обеда, так как в первой половине дня, думаю, обходы, решение каких-то вопросов — все заняты. Но мне врач позвонил сам около 9 утра и сообщил, что отец скончался 15 июня в 23:45. Разговаривал корректно, объяснил, какие были приняты меры. При моем вопросе, как нам быть в этой ситуации, сообщил нам телефоны морга и справочной, где можно было узнать, как забрать документы отца. Мне сообщили, что тело будет находиться в морге в Талагах.

29 тысяч — за кремацию умершего с COVID-19

Позвонив туда, узнала, что тело отца вскрыто и пишется заключение. Мне перечислили заболевания отца и то, что у него был коронавирус. В морге по моей просьбе подсказали номера телефонов, куда можно обратиться по поводу погребения.

Мы обратились в агентство. При оформлении услуги расценки действительно другие, но не на всё. Справку о смерти агентство получает само — все согласования и разрешения я подписала. Для подзахоронения в ограду, где похоронены мама и брат, капсулы с прахом отца — у нас кремация — нужно получить согласование.