Один во Вдовино: как в тайге затерялась деревня-призрак с единственным жильцом (видео)

Если выехать из любого крупного города России и проехать километров сто, то запросто можно встретить такую щемящую картину. Вдруг заканчивается жизнь, и всё — конец географии. Дороги дальше нет, а главное, нет смысла ехать дальше: жилых сел не осталось. Так и здесь, в Колыванском районе Новосибирской области. Когда-то в деревни вдоль реки Шегарки ссылали «политических», часть района жила, став на время Пихтовской комендантской зоной. А потом пошло-поехало. Опустела деревушка Воробьи, стоит заброшенной Дальняя Поляна, не стало Жирновки, даже на картах ее теперь не найти. Хотя некоторые деревенские, глядя на своих соседей, сбегающих в города, все-таки решили остаться. Теперь их придомовая территория — это огромные поля с брошенными избами и фермами, все в бурьяне. Туда, в глушь и неизвестность, отправились корреспонденты НГС, чтобы узнать, что собой представляет жизнь среди бездорожья и будто бы бесконечного леса. Вот портрет деревенской России третьего тысячелетия.

Обязательно посмотрите видео, которое редакция NGS.RU сняла во время своего путешествия по вымирающим селам.

— Четыре дня назад медведь вышел, говорят, видели, — рассказывает наш экскурсовод, местный житель Виктор, передергивая затвор ружья. У него их не меньше пяти. Это особая гордость Виктора, который любит охоту и знает буквально каждый метр родного района. Ружье он взял на всякий случай: вдруг снова к людям выйдет медведь.

Виктор садится за руль и везет нас на старенькой «Ниве» по дороге, которой будто бы нет — одни колдобины и ухабы. По пути показывает на редкие домики: вот деревня Хохловка, в ней всего 11 человек осталось.

Сам Виктор из Пономарёвки. Это такой последний аванпост — единственный густонаселенный пункт перед чередой пустеющих сел и деревень. Хотя можно ли назвать густонаселенной деревеньку с сотней жителей и 6 учениками в школе?

Раньше Виктор жил в Новоалександровке — это тоже тут недалеко. Но деревня начала медленно умирать, брошенных домов становилось всё больше, а связи с городом всё меньше. Поэтому он с женой и детьми перебрался в Пономарёвку. Вместе с женой ходил на охоту, а потом она заболела, жены не стало. Дочери тоже не стало меньше года назад. Говоря о них, Виктор хмурится, прячет глаза, понижает голос...

Его большой дом сейчас стоит совсем пустым. В дальние комнаты, где теперь живут воспоминания, Виктор даже не заходит.

Когда-то он убежал от одиночества, оставив хозяйство в Новоалександровке, но спустя годы одиночество догнало его и здесь.

*****

Колыванский район — большой, протяженный, богатый на леса и охотничьи угодья. Это именно та Сибирь, которую рисует воображение путешественнику, не заезжавшему дальше уральских гор: с густыми соснами, медведями и кристально чистыми озерами. Правда, сельских жителей год от года становится всё меньше.

Официально в Колыванском районе 59 деревень, но часть из них — деревни-призраки. Местные жители стремятся в большой город, ну или хотя бы в райцентр, Колывань. В нем сегодня живут около 12 тысяч человек, а в раскиданных вокруг деревнях — и того меньше. Ежегодно из Колыванского района уезжают по 200–300 человек. Это население небольшой деревушки.

Активный прирост населения в Колыванском районе случился почти сотню лет назад, когда в тайгу свозили осужденных по политическим статьям.

— Ссылали в Пономарёвку, в Хохловку, во Вдовино и дальше там в деревни. Старые люди говорят, что жить было негде. Селились в сараях, коровниках, что-то пытались отстроить сами, — рассказывает библиотекарь в деревне Пономарёвка Елена.

Ее бабушка — тоже ссыльная. Это обычная история для пономарёвских: покажи на любого деревенского — выяснится, что его бабушку-дедушку сослали сюда как врагов народа. В 40-х годах среди других ссыльных оказался и писатель Николай Углов, который спустя десятилетия напишет автобиографический двухтомник о проведенных годах в ссылке. Место действия — деревня Вдовино.

— Бабушку мою отправили в Жирновку, это за Вдовино. А в 1965 году или даже позже она переехала с моей мамой в Пономарёвку. Но многие в то время начали уезжать: кто перебирался поближе, а кто вообще уезжал из Сибири. В Пономарёвке тогда школа открылась, совхозы строились, народ был. Из Жирновки все уехали, сейчас там нет ничего, — делится Елена. — Пару лет назад, знаю, ездили туда на клюквенные болота на тягаче, потому что никак больше не проехать. Там раньше ферма была, коров держали, — вот и всё упоминание о Жирновке теперь.

Так же и с другими деревнями. За Колыванью, примерно в 80 километрах, открывается вид на деревни и поселки, которых нет. Кое-где о них напоминают покосившиеся таблички с названиями и пустые дома, а где-то нет совсем ничего, кроме бурьяна. О том, что здесь когда-то жили и работали люди, помнят лишь старожилы. Ну а самыми частыми посетителями этих мест стали охотники — их, как правило, сопровождает заядлый любитель охоты Виктор.

Деревня на одного жителя

Виктор везет нас в то самое Вдовино. Формально деревня считается заброшенной, но там, среди опустевших домов и ферм, есть единственный обжитой домик с единственным жителем — Леонидом. Его семья, как рассказывают местные, оставила деревню несколько лет назад, сам же он переехать ближе к Колывани не решился.

Единственная возможность добраться сюда — петляющая проселочная дорога от Пономарёвки. Ее проложил тягач несколько лет назад, когда в деревне еще оставались люди — 3–5 человек, не более. Сейчас во Вдовино живет только Леонид, и почти несуществующей дорогой пользуется в основном тоже он. Изредка — Виктор, который поставил недалеко от опустевшей деревни охотничий домик и ездит туда поохотиться.

— Я почему ружье с собой взял? Если пешком пойдем, чтобы было из чего застрелиться, когда на нас медведь выйдет, — хрипло хохочет Виктор за рулем «Нивы». — Егерей вот недавно вызывали: в Пономарёвку опять медведь пришел, к скотине, видимо. В прошлом году он сколько коров подрал. Да много медведей тут! Вот у меня даже воспоминания об этих местах другие. Я помню, как тут медведя застрелил, там — лося. Так и ориентируюсь. А что вы знаете про НЛО? Думаете, шучу?

Он резко меняет тему разговора и рассказывает о мистике в этих местах. По его словам, уже несколько лет в деревнях наблюдают странное явление — огромные огненные шары, висящие над местностью:

— Однажды всей деревней наблюдали. Я жил тогда в Новоалександровке. Примерно в метрах 400 над землей — огромный шар, и не просто красный, а такой, знаете, как фаер. Вся деревня освещена была! Я хоть и в Бога не верил, но когда вот это вот непонятное начало меня по округе шугать, я поверил во всё. Знаете, как молился? Да много всякого было.

Про это «всякое» есть и у писателя Николая Углова. Он писал, как по деревне ходили слухи о леших, чертях и ведьме, живущей на окраине Вдовино. Типичный деревенский фольклор обрастал подробностями: лешие живут в болотах у реки Каурушинки, там, где собирают клюкву, а ведьма Силаиха — в крайнем домике, на опушке тайги — ночью она якобы оборачивается в черного ужа и мучает скотину. Выдумка вытесняла страшную реальность и спартанский быт ссыльных, вынужденных жить впроголодь и работать за двоих. Но и про это в книге тоже есть.

Виктор произведений Углова не читал, но о богатом историческом прошлом своего района знает и тут же советует:

— Это вам лучше как раз с Леонидом обсудить. Он человек интересный, умный, но как бы сказать… своеобразный. Как у Грибоедова в «Горе от ума», знаете? Леня тоже из Новоалександровки. Но сейчас ничего, живет во Вдовино, как-то крутится, сам за продуктами ездит.

Пономарёвку от Вдовино отделяют 20 километров. Чтобы проехать к уникальной деревне с единственным жителем, нужно миновать деревню-призрак Алексеевку и старый мост на сваях. Как рассказывает Виктор, каждый местный, который хотел перебраться через мост, брал с собой комплект досок, стелил их и полз на другой берег, иначе было не добраться. Теперь и свай из-за высокой травы с дороги не видно.

В том, что сейчас осталось от самого Вдовино, тоже еле угадываются черты бывшей деревни: пара покосившихся домиков, заброшенное здание фермы с зияющими провалами вместо дверей и трава высотой с человека. Чуть дальше виден дымок: это Леонид зажег на дороге тлеющий костер, чтобы отогнать комаров от пасущейся рядом скотины.

— Он не со всеми разговаривает, тем более с журналистами. Вначале я зайду к нему, вы сидите в машине. Если повезет, то он выйдет и сам расскажет, — на ходу напутствует Виктор.

Нам везет. Спустя пару минут все-таки выходит сам Леонид — лысый мужчина лет 50 с тяжелым взглядом и очень неторопливой манерой речи. Ее он обильно снабжает метафорами и мало понятными присказками. Дом, в котором живет мужчина, — это облицованная мелкой белой плиткой изба. Около крыльца к стене прикручен настоящий таксофон, хоть и нерабочий, рядом красная тарелка телевидения и надпись: «улица Старожилов». Дом далеко не новый, но Леонид как может старается содержать его в порядке, и это при том, что у него достаточно внушительное хозяйство. Завел коров, коз (они пасутся на крыше зимнего сарая), лошадей, свиней и гусей.

Леонид тихо переговаривается с Виктором. О чем идет разговор между мужчинами, понять сложно, но кажется, к нему во владения опять забрел какой-то хищник. Он показывает на заброшенное строение поблизости, вероятно, туша зверя лежит там. «Собаку только жалко, что подрал», — также тихо замечает Виктор.

— Медведи у меня прямо с крыльца свиней забирают, с огорода жеребят и телят и так далее. На поляне тут у меня они часто показываются, — обращаясь к нам, замечает Леонид.

— А помнишь, как ты за один день двоих застрелил, а? — хитро улыбаясь, спрашивает его Виктор. — Ну представляете, только справился с одним, он прямо к дому подошел, так ведь, Лёнь? Как сын его уже кричит с огорода: там еще один медведь к скотине вышел.

Леонид молчит и даже не улыбается, только щурится на солнце, привычно отгоняя от себя комаров. Здесь в тайге они особые. Тлеющий дымок костра на них почти не действует, а если прислушаться, можно услышать, как в воздухе стоит звон насекомых. Леонид к этому давно привык, как привык и к тому, что в деревне он живет один. Неудобств не испытывает, разве что, по его словам, о продуктах приходится заботиться заранее — покупать крупы, соль и сахар на полгода вперед, а лучше — на год. Хотя иногда он сам выбирается в Пономарёвку в магазин, что-то ему привозит Виктор, проезжающий мимо Вдовино к своим охотничьим угодьям.

— По факту, когда я сюда переехал, здесь уже было только три семьи стариков и их дети. Щукины, у Новоселовых две сестры тут было, и это, как их, Херберты тоже жили. Херберт потом умер в Пихтовке, в прошлом году. Щукин — в Толмачёво. Его последние слова были: «Лучше бы я во Вдовино остался». Вот и я не хочу переезжать, — делится Леонид.

Во Вдовино он жил, будучи ребенком, и, по его словам, представлял пятый класс местной школы «в единственном лице». Тогда Вдовино было большим — 400–500 жителей. Потом переехал с родителями в Лебяжье Алтайского края, а затем была Новоалександровка и снова Вдовино. К тому моменту, как он вернулся, от большой деревни остались только воспоминания.

— 5 лет назад я остался тут один. Сыну надо было в школу — купили квартиру в Скале (село в Колыванском районе. — Прим. ред.). По необходимости они уехали туда, поселились в 100 метрах от школы, квартира благоустроенная. Стали жить, — рассказывает он. Про себя намеренно не упоминает: кажется, история с отъездом его семьи — болезненная для Леонида.

Его волнует отсутствие связи и нормальной дороги к тому месту, где он остался жить. С его слов, представители сельсовета сюда почти не приезжают, большие сложности с вызовом медиков. Он рассказывает, что пару лет назад, когда во Вдовино еще были люди, а дорогу зимой хоть изредка, но чистили, один из местных отморозил себе ноги. Удалось вызвать медиков при помощи спутникового телефона, в то время стоял сильный мороз — 48 градусов. В результате пострадавшему ампутировали ступни.

— Конечно, одному тяжело, рук не хватает. Я если скотину на полдня оставлю одну, что-то да случится. Вот сейчас еноты пришли давить птицу. То медведь приходит, то человек другой придет, — отмечает он.

Но несмотря на все сложности, как это ни удивительно, Леонид насиженное место покидать не стремится, хотя против новых соседей не возражает. Он показывает на покосившиеся избы поблизости и говорит, что тем, кому негде жить, в его деревне «хватает особняков».

— Нет, мне одному не страшно. Всё же относительно, как говорится. Для всех колоколенка разная, — пускается в философские рассуждения Леонид. — Взгляд со временем будет всегда меняться. Человек нигде не остается один, смотря, как он к этому относится. То есть человек не одинок. Да смысл-то какой отсюда убегать? От себя ведь не убежишь. Если каждый будет со своего места бегать, то кто-то окажется на моем месте, а кто-то — на вашем.

Леонид, осторожный и погруженный в себя, так и не решается пригласить нас в дом. Спустя час беседы на разбитой дороге он уходит кормить скотину. Да и надо как-то решить вопрос с тушей хищника, лежащей в подтопленном заброшенном сарае: кажется, это все-таки был енот.

Как доживают свой век пенсионеры в Новоалександровке

Новоалександровка — еще одна деревня, которая вот-вот прекратит свое существование. Здесь живут четверо человек, среди них пара пенсионеров Граненко. Их дети разъехались, а они остались и уезжать, как и Леонид, отсюда не планируют.

Добраться до Новоалександровки еще сложнее, чем до Вдовино. Теоретически это можно сделать на тягаче или внедорожнике от Пономарёвки, но дорога там, как говорит Виктор, еще хуже, чем та, которая вела к дому Леонида. Да и петлять пришлось бы много. Поэтому Виктор спускает на воду свою лодку.

— Мотор новый, японский, поставил недавно. Вообще у меня их два, — с гордостью замечает он.

В Новоалександровке он тоже бывает время от времени. Во-первых, потому что ностальгирует по тем местам, где когда-то жил. К этой деревне у него особое трепетное отношение. А во-вторых, за Новоалександровкой он построил еще один небольшой охотничий домик, куда опять же приводит гостей, желающих поохотиться.

— Вот приехали бы пораньше, можно было бы бобра увидеть, — говорит он, сидя в хвосте лодки, которая мчит по узкой Шегарке к деревеньке, где осталось четверо жителей.

Новоалександровка сейчас — это пара-тройка домов, стоящих в 70 метрах от Шегарки. Из деревни площадью в 13 гектаров начали уезжать давно и не так стремительно, как из Вдовино. В первую очередь из-за транспортной доступности. По данным переписи населения 2002 года, здесь проживали четверо человек. Так и по сей день. Мне осторожно показывают на почти развалившуюся избу — там живет «кошатник», приютивший то ли 20, то ли 30 кошек. О нем известно немного, вроде как сидел, вышел и приехал сюда, в почти заброшенную деревню. Работы у него нет, скотины тоже, чем питается и на что живет, неизвестно.

Еще один житель Новоалександровки — парень Вовка, помощник тех самых пенсионеров, которым в последние годы стало трудно держать хозяйство.

— Заходите скорее, только дверь прикрывайте: комары, — нас встречает Людмила Петровна, супруга Бориса Николаевича. Последние лет 40 они живут в этой глухой деревушке. У них тоже есть спутниковый телефон, тарелка, телевизор и скромное хозяйство. В основном это, конечно, ульи, но оставили в этом году еще корову с теленком и куриц. На жизнь, как говорится, хватает.

— Это еще что, не комары вовсе. Потом паут пойдет, слепец… Ну как марьин корень зацветет, — рассуждает Борис Николаевич. — Бывает, думаю, что в хате темно так, день же. Смотрю на сетку — а там комаров, жуть!

Сам он приехал в Новоалександровку из деревни Атус, где был лесником. Атус — чуть выше по течению Шегарки, настоящая таежная глухомань. Когда-то в этой деревне стояли дома, пусть и брошенные. Но неизвестные, как рассказывает Борис Николаевич, начали их жечь. Так Атуса не стало. Именно там и построил свой очередной охотничий домик Виктор.

— Я в 70-м году еще начал сюда, в Пономарёвку, ездить на охоту. А в 80-м году здесь дед потерялся, я приехал его искать, так и остался. Лесником устроился. А Атус разъехался в 73-м или 74-м году. Я туда приехал, смотрю, вот представляете: деревня стоит, а все окна забиты-заколочены. Мы кочевали, можно сказать. Живем тут, а на лето — в Атус, там и пасека была. Окончательно переехали, наверное, в году 91-м. Тихо тут у нас, 7 километров — и трасса. Но до нее попробуй, доберись. Лучше по реке. Животные тоже есть, выходят, бывает, но мы их не трогаем, и они нас. Мишки в основном. А однажды рысь повадилась овечек давить. Ночью — одну-двух. Ночью потому что пасутся, днем комар же.

Борис Николаевич с Людмилой Петровной уже 53 года вместе. У них две дочери: одна живет за границей, а другая — в городе. Старшая периодически зовет родителей к себе, в Турцию, но те не готовы бросать хозяйство. Пару лет назад, когда здоровье позволяло, они возили в Новосибирск творог, масло, молоко и яйца собственного производства. Но сейчас, как вздыхает Людмила Петровна, сил уже ни на что не хватает. Сейчас поездки в город — это редкое удовольствие, раз в полтора-два месяца.

— Мы когда приехали в Новоалександровку, тут как раз все хозяйства распадались. Жили тут в основном пчеловоды, ну и фермеры. Виктор коров держал. А ну, еще афганцы были, человек восемь, наверное. Заманили их сюда, дескать, земля есть, а сунули подальше от дорог. Ну они пересидели, а потом в город уехали, кто куда, короче. Пчеловоды тоже в 93-м году распродали всё и тоже уехали. А в 2017 году сюда приехал директор пасеки, говорил, что хочет маток среднерусской пчелы разводить. Но я уже не взялся: здоровье не то, из пономарёвских тоже никто не согласился. Покрутились они и уехали, — добавляет Борис Николаевич.

Он переживает за дорогу, которая худо-бедно соединяет их с цивилизацией. Обычно ее прокладывали рабочие из сельсовета, потом сами пенсионеры, но как будет в этом году, непонятно. Здоровье Бориса Николаевича и Людмилы Петровны еще подкосил коронавирус, осенью прошлого года они оба лежали в новосибирских больницах. Медиков удалось вызвать из Пихтовки.

— Почему остались? Мы привыкли уже так. Куда дергаться? Там и пьют, там и непонятно, что делают в других селах, где народ есть. А в Новоалександровке тихо, спокойно, — объясняет Людмила Петровна.

— Да и в 90-х у нас большая скотина была. Деревня распадалась, конечно, но нас скотина тут удерживала. Вот и по сей день расстаться с ней не можем, хотя ноги не ходят уже, — говорит Борис Николаевич. — Петровна вот так сидит, смотрит из окна: ну какая красота! Особенно елочки. Как расстаться с этим?

Он рассказывает, что привык к одиночеству: в том самом Атусе он жил в одиночку. Людмила Петровна приезжала какое-то время к нему только в отпуск. Когда девочки немного подросли, Борис Николаевич стал забирать их с собой на лето в заброшенный Атус, как в детский лагерь.

— Работы тогда хватало. Мы и елки помогали лесникам заготавливать, и много что делали. А сейчас уже всё — старость, — вздыхает его жена. — Три года уже дети не были у нас. У младшей ребенок болеет, а старшая в Стамбуле, и там от Стамбула еще сколько-то километров. Обижается, что мы к ней не едем.

— Раньше всё звали нас, говорили: «Давай возьмем гусей вам, будете держать, то-сё. Домик на берегу моря купим». Но неа. Даже мыслей не было уезжать отсюда. У нас кругом родственники из разных городов. В Сочи, в Липецкой области живут. Но я раз съездил к ним, посмотрел: да, хорошо, всё красиво, всё цветет... Да не. Куда нам? Оба родились здесь, — машет рукой пенсионер.

Пенсионерам Граненко есть куда переехать в случае чего. В Новосибирске они владеют квартирой. Но променять таежный быт и тишину заброшенной деревни на большой город не готовы. Компанию в Новоалександровке им составляют помощник Вовка и Виктор, который время от времени приезжает поохотиться. Еще есть постоянная телефонная связь, благодаря ей они регулярно созваниваются с дочерями.

Борис Николаевич и Людмила Петровна провожают нас до калитки, больше в их деревне особо ничего и нет: двор, их крепкий дом, несколько ульев и пасущиеся на проселочной дороге коровы. Сосед-«кошатник» за то время, пока мы гостим в Новоалександровке, не показывается из своего дома.

Мы проделываем обратный путь на всё той же лодке. Экскурсовод Виктор, до этого разговорчивый, становится молчаливым. Он честно признается, что решился показать нам глухие деревни, потому что ему тут очень скучно. Но через пару недель к нему приедет сын с внуками — большой и холодный дом Виктора вновь наполнится разговорами, которых, судя по всему, ему так не хватает.

Можете также почитать фоторепортаж из нескольких атмосферных снимков деревни Кимжи Мезенского района, которая попала в список самых красивых деревень России. А в 2019 году на 29.RU вышел сюжет «Обитаемые острова»: наш корреспондент объехал 13 островных территорий Архангельска и честно описал, как там живут люди.