«Путин приедет и прольется золотой дождь»: Александр Донской ответил, как спасти Архангельск

— Нынче я почти ничего не делаю, — говорит Александр Донской, — потому что в Москве более жестко с ковидом. И все проекты, которые я планировал, отвалились. Просто смотрю, что дальше будет.

Он хотел сделать новое большое пространство с тиктокерами, где можно было бы записывать видео, снимать фотографии, что-то вроде огромной фотозоны, только смысла в этом мало. В Москве, по его словам, сильно упал спрос на развлечения:

— Сейчас притом что вроде бы всё работает и открыто, пришли к тем же самым убыткам (что и весной. — Прим. ред.). Тогда было закрыто — и убытки, а сейчас открыто — и убытки. Аренда вернулась, а посещаемость низкая. Несколько месяцев только было нормально: конец июля, август был хороший, народ повалил на развлечения. А сейчас активная пропаганда идет, что в Питере — Москве большая заболеваемость. В общем, народ мало куда ходит. Такая же ситуация, я спрашивал, и по кинотеатрам.

— Очень много убытков, страшно называть цифры. По ноябрю, по прогнозам, это может быть в Москве 5 миллионов. Будут закрываться некоторые проекты. Закроется Музей иллюзий на Арбате, который был очень популярен, закроется Сладкий музей, это уже точно. И большой проект в Барселоне, Big Fun Museum, — мы потеряли над ним всякий контроль. Он ушел в банкротство к внешнему управляющему.

Правильно говорить про окупаемость. В проект такого плана, как Барселона, который банкротится сейчас, нужно вложить 3 миллиона долларов, он максимум за 3 года должен окупиться. А он вообще ушел в убыток и закрылся, все деньги просто потеряны. В этой теме, которой я занимаюсь, ты можешь очень много заработать, а можешь много потерять.

Когда экс-глава Архангельска только начал заниматься развлекательным бизнесом, он открыл Музей эротики. И, как сам говорит, первые два месяца была прибыль по миллиону рублей в месяц, а потом резко провалилась:

— Он сейчас болтается, порядка 100 000 рублей в месяц прибыль. А может уйти в минус такой проект. Непредсказуемая ситуация. Нужно взять аналитику по всем проектам. Я думал, чем еще заниматься можно, кроме развлечений? Возможно, есть кинотеатры, это более стабильное развлечение. Ты фактически не меняешь там ничего, как мне приходится менять аттракцион полностью, а там только фильмы меняются. В кинотеатрах сейчас кризис связан не только с тем, что люди боятся ходить в общественные места, просто мало фильмов сняли за период пандемии. Я сам люблю в кино ходить, но смотреть сейчас нечего.

— Вот это неизвестно. Я привык честно общаться с партнерами, потенциальными инвесторами. Они задают вопрос, стоит ли инвестировать. Я им говорю, что стоит — на свой страх и риск, это как рулетка. Эта отрасль непонятная. Есть что-то, что остается более-менее понятным — производство и продажа продуктов питания, это всё равно не закроют и будет востребовано. А есть темы, на которые кризис очень сильно влияет.

Я вчера разговаривал с человеком, который организовывает мастер-классы по пению и танцам. Он говорит, что у него ситуация не изменилась по сравнению с прошлым годом. У нас упала в два раза выручка, а затраты остались на том же уровне. А у него не изменилась, потому что муниципальные учреждения закрылись, а они продолжают работать. Они не чувствуют конкуренции со стороны власти. Но это исключение, скорее.

С апреля у нас убытки. На ВДНХ чуть получше ситуация, на Арбате — похуже. Стали меньше люди гулять. В августе я обрадовался, что ситуация стала лучше, и мы открыли проект для блогеров в Likee, такая социальная сеть для детей, на улице Никольской, она самая популярная в Москве. И он тоже работает плохо. Правильней сейчас сидеть и ни во что не вкладываться предпринимателю. Если есть деньги, перевести их в евро или доллары, сидеть и ничего не делать, это идеальный вариант. Я думаю, что это была правильная бы стратегия, но обратно уже не отмотать.

— Восемь лет я в индустрии развлечений. Пять последних — не мог придумать ничего прорывного. Был тупняк, что ли. Всё новое не было прорывным и не приносило много денег. Зато старые проекты приносили деньги — как Музей иллюзий, Дом великана. Старые проекты перекрывали убытки от новых. Плюс я много чего наделал, просто не понимая, как люди воспримут. Так же, как делаю свои перформансы, их большинство не понимают. Делал кафе, в котором люди сидели на унитазах и ели из унитазов. Я думал, это прикольно, люди будут там фоткаться, а они туда просто не пошли.

В целом, говорят, нельзя ориентироваться на свое мнение, нужно изучать, что людям надо, попытаться понять, но у меня особые представления о жизни. Сейчас приходится экономить, решил, что я разделяю — есть развлечения, есть бизнес. Я сейчас и перформансы не делаю. За последний получил по ушам хорошенько. Я, в принципе, перед этим решил перейти к каким-то веселым перформансам про любовь, но я ожидал, что будет такая реакция на флаг радужный, на акцию с Трампом. Это еще раз меня убедило, что нет желания делать такие перформансы спорные.

— Я вообще советую людям, кто знает язык и нормально себя будет чувствовать за границей, уехать. Я видел человека, который работает сантехником в Норвегии. У меня возникло ощущение, что он чувствует себя уверенно. У него зарплата в месяц примерно 5000 евро. Норвегия, в принципе, дорогая страна.

У меня знакомый переехал из Новосибирска в Москву. Вчера он написал, что хочет начать новую жизнь, переезжает на Бали. Тоже хорошо, он поставил себе вызов. Он не предприниматель, просто фотографирует, да и то, на мой взгляд, посредственно. Пытается что-то делать. На мой взгляд, если есть возможность уехать, надо так сделать. К тому же, это хороший вызов. Сейчас надо быть человеком мира.

— У меня тяжело с тремя вещами. Я не могу выучить английский. Я туплю и забываю на следующий день все слова, которые выучил. И я не представляю себя в другой среде. Просто приезжаю и через какое-то время — тоска, не могу там находиться. Хотя и здесь мне много что не нравится. Если человек готов, то надо ехать. Особенно если молодой человек, нет семьи — вперед!

И третья вещь — как местные люди тебя будут воспринимать. Они тебя не примут как своего. И даже если ты язык выучишь, акцент останется. Ну мало кто может избавиться от акцента, хотя есть специальные школы. Для меня отношение важно, хотя мне в Архангельске кто-то говорил: «Зачем я буду куда-то переезжать, в Архангельске я большой человек, а где-то я потеряюсь, меня вообще никто не знает». Ну или не большой человек, а хотя бы кто-то меня знает, есть несколько друзей.

— Во-первых, с чем я сам столкнулся: ты не знаешь, что с тобой будет, если тобой займутся правоохранительные органы. Я провел перформанс, думаю: прикольно, весело, здорово. У меня был про Ленина, пришли в майках «Нет некрофилии» на Красную площадь. А через три года в аэропорту, когда хотел лететь в Турцию, меня не выпустили, — я узнал, что у меня есть штраф за эту акцию. Я даже не знал, что меня судили.

Второе — у нас фактически нет демократии. У нас говорят, что народ что-то решает, но это не так. Выстроена вертикаль власти. Существует какая-то видимость, что есть мэр, губернатор. Но фактически есть команда, это и будет делаться. И всё. При этом найдется какой-нибудь крайний, например, сити-менеджер или мэр, который это, типа, делает. Когда на нем накопится куча негатива, то его на фиг. Как с Орловым было — накопилось много негатива, его поменяли. А фактически ничего не поменялось. Я пытаюсь привыкнуть к этой ситуации, как к погоде, но для меня это странно, потому что я это понимаю, и для меня это, может быть, неприятно.

А третье — это про погоду. Мы живем в таком климатическом поясе — что Архангельск, что Москва. Есть лето, когда нормально. И есть большая часть года, когда зима. Особенно в Москве, да и в большей части России. У нас нет такого места, куда можно было бы уехать, чтобы был развитый город и хорошая погода всегда. Сейчас появился Крым, Сочи. Но там нет такой движухи, как в Москве. Мне не очень нравится.

— Я думаю, что это связано со сменой губернатора. Годзиш был подчиненным Орлова. А новый сити-менеджер — это подчиненный нового губернатора. Так выстроена вертикаль. Приходит новый губернатор, под ним выстраивается своя вертикаль. Проходит церемония, где депутаты, типа, выбирают. На самом деле ничего они не выбирают, им просто говорят, как нужно проголосовать. Ничего не меняется. У них у всех есть какие-то коммерческие интересы, и всегда им можно дать по шапке, если они захотят проявить какое-то свое мнение.

Я могу сказать, что сложно любому, особенно тем, кто стоит внизу. Чем ниже стоит человек в вертикали власти, тем сложнее что-то сделать самостоятельно. При этом им придется брать на себя ответственность перед людьми, говорить, что я так решил. Так устроена система.

— Вообще никто не может оценивать объективно результаты руководства Годзиша — ни люди, ни те, кто был у власти. Скажем так, могло быть лучше, могло быть хуже, но это не от него зависит. Зависит от федеральной власти. Я укушен этой темой, инфицирован. Меня волнует тема наших бараков. Но она не зависит от мэра. Какие-то суммы могут быть — чуть меньше, чуть больше, — но нужно намного больше денег, а это зависит от федеральной власти, зависит от президента. Что нужно, чтобы он дал денег? Чтобы он сам решил. Если только он решит прогуляться по Архангельску, сам увидит и скажет: «Ни фига себе, так может быть?» И тогда сразу прольется золотой дождь.

— Морев системный человек. Будет нормально подчиняться губернатору. С Годзиша началась такая тема, что пришел подчиненный губернатора, не стало конфликтов. Они закончились после Павленко. Человек чувствовал, что сам избирался, а когда тебя назначили, ты должен быть благодарен тому, кто тебя назначил. Так же с Годзишем, так же с новым сити-менеджером, так же будет со следующим. Если ты ведешь себя как неблагодарная свинья, это нехорошо будет с точки зрения системы. А с точки зрения людей, наверное, на текущий момент тоже хорошо, что нет конфликтов. Эти конфликты ничего не дают. Это борьба амбиций.

Я как-то говорил, что какие-то решения серьезные по Архангельску и даже по области принимаются до выборов и в момент выборов. Если их не было принято, потом будет сложно. Потому что в момент выборов губернатору надо показать, что за него нужно проголосовать. Всё, что было принято, это самое лучшее, что было сделано. Можно проверить через какое-то время — лучше уже не будет. Потому что, а зачем? Дальше уже по накатанной.

Есть бюджет, его надо как-то распределить, он маленький.

На регионы выделяется очень мало. А в Москве чересчур много денег, смотришь иногда на статьи расходов в бюджете — очень странные, у нас их никогда не могло быть.

— Очень трудно что-то советовать Мореву, потому что он зажат в тиски и может делать только в тех рамках, которые ему обозначит губернатор и представители федеральной власти, у которых есть интересы по отношению к Архангельску. С другой стороны, есть депутаты, у которых тоже есть свои интересы, но в первую очередь — губернатор. Я уверен, что любой сити-менеджер, и Годзиш, и Морев, они не будут делать и не делали ничего специально плохого. У них нет цели чего-то разрушить. Просто они зажаты этим бюджетом. Когда был конфликт с губернатором у меня, он не был специальным. И у Павленко был конфликт. Мы могли орать: «Дайте больше денег». Было ли это хорошо или плохо — не знаю, не готов обсуждать.

Это такая очень тонкая работа в кабинете. Надо идти к губернатору, договариваться. А к губернатору приходят мэры других городов. У него тоже не такой большой бюджет, ему надо распределить между всеми городами, он не может отдать всё Архангельску, Северодвинску или Коряжме, Котласу, поселениям.

Ему нужно распределить дырявый бюджет на всех. Нельзя давать так просто советы. Чтобы совет дать, надо дать нормальный бюджет человеку, которого объективно на всё хватает. Как в Москве, где хватает на всё с запасом.

— Я был недавно в Питере, был на Финском заливе, там есть велодорожка в районе пляжа, по-моему, ее сделали финны. Сделано очень качественно, комфортно. По таким технологиям нужно всё делать. На это нужно больше денег намного. Грубо говоря, всё заасфальтировать по нормальной европейской технологии, которая предполагает, как нужно делать дороги в районах, где есть болота. А мы до сих пор латаем дыры.

И полное расселение ветхого аварийного жилья: не могут люди жить в бараках. И тоже хорошая тема: часть Архангельска нужно выселить в другие регионы. Звучит немножко страшно, но не нужно столько населения в Архангельске. Это переизбыток, связанный с тем, что в советское время в Архангельске открывали огромное количество лесопилок, различных предприятий, связанных с деревообработкой.

Сейчас они неконкурентоспособны, они закрыты. И они не откроются, не будет никакого чуда. Люди не имеют возможности найти нормальную работу. Это всё высосано из пальца — сфера услуг, количество ТЦ, магазинов, кафешек. Столько не нужно. Наверно, по логике вещей, не 300 с лишним тысяч должно быть населения, а 100 тысяч максимум. Даже когда я был мэром, то думал о том, что производство сократилось в разы, а население не сократилось.

— Эту тему никто не поймет при моей жизни, а возможно, вообще никогда. Начну с простого. Нужно на какой-то островной территории, например, на Кегострове, создать игорную зону. Сделать нормальное авиасообщение, чтобы люди прилетели в Архангельск, приехали на остров, поиграли. И так дальше, на каждом острове может быть что-то. Скажу страшную вещь: например, зона для людей нетрадиционной сексуальной ориентации. Остров, где они проводят свои фестивали. Где? Сейчас скажу: «Бревенник», меня убьют местные жители! На самом деле, на Бревеннике трудно, на Кегострове люди хотя бы видят центр города.

Я ко всему толерантен. Но большинство людей очень агрессивны. Как только я какую-нибудь тему поднимаю, меня закидывают кучей комментариев. Особенно после этого перформанса [с ЛГБТ-флагом] мне куча людей написали. С одной стороны — какие-то угрозы, с другой стороны — мне куча геев написала: «Давай познакомимся», фото каких-то членов присылают.

Вернемся к островам. Это может быть всё что угодно. Если по-серьезному, что будет согласовано, — дать какие-то особые условия, например, нулевые налоги для строительства парка развлечений. Или взять какой-то остров, вырыть огромный пруд, зарыбить его, делать рыбалку. Делать такие вещи при нулевой ставке налогов.

Людям там тяжело. Если представить, как они зимой ходят по льду, по досочкам... Они как на войне живут. Я не жил никогда на острове, но жил на Сульфате, жил рядом с Сульфатом в поселении. Это еще хуже. Таким проектам мешает, что снизу вверх инициатива не идет. Она может только сверху спуститься. Кто-то в правительстве должен спустить ее вниз. У нас в правительстве из наших земляков, кто понимает немножко ситуацию в Архангельске, есть только Кудрин. У него было представление, что нужно строить театр драмы. Если бы он чувствовал, что нужно что-то другое решить в Архангельске, он бы при встрече с Путиным решил бы этот вопрос.

Но с островов люди должны быть выселены в первую очередь. Потому что там логистика еще более сложная. Оттуда нужно людей переселять на материк, это точно. За исключением тех, кто по какой-то причине там кайфует, выращивает что-то. Бывают люди, которые находят способ как-то жить, всё время удивлялся им. Заготавливают грибы-ягоды, продают кому-то и на это живут.

«Не общался с ним с момента его выхода из тюрьмы. Не слежу за деятельностью Донского, но иногда коллеги пришлют какую-то информацию, что он в трусах ходит по Арбату. За такие его действия стыдно. Он как человек может делать что угодно, но он бывший мэр города воинской славы», — сказал Виктор Павленко в интервью 29.RU. Мы спросили, как Александр Донской это может прокомментировать. Вот что он ответил:

— Есть один момент, в котором он врет: мы с ним виделись. Как раз перед выборами мэра в 2012 году. Я летел в Архангельск, это редко было, сейчас я не летаю, и мы с ним встретились в аэропорту. До рейса было много времени. Мы с ним разговаривали за чаем или за водкой, я не помню. И он спрашивает: «Что ты на меня постоянно гонишь, что всё не так», он говорит: «Вот у меня сейчас выборы, мог бы ты меня поддержать?» Я ему говорю: «Вы и так их выиграете, вопрос только в том, с каким счетом». Это реальная ситуация, он бы их выиграл. Я сказал, что это будет либо чуть меньше 50%, либо чуть больше. Всё равно они будут выиграны.

— В конечном итоге я ему сказал, что могу поддержать, но нужно один вопрос решить. Я не помню, что я делал на тех выборах, я как-то высказывался об его оппонентах, мочил их. Была девушка-депутат, они выпускали газеты, сами всё делали. А я просто высказывал свое мнение. Я ничего плохого не говорил про Павленко, его не поддерживал, а про его оппонентов говорил объективно, что думаю о них плохого. Если я считал, что они в чем-то мудаки, я об этом говорил. Один даже написал мне в социальные сети свои гневные соображения, зачем я подыгрываю Павленко.

Это неправда, что мы с ним не виделись. Мы с ним общались, но то, что я просил, он так и не сделал. Это был личный вопрос, связанный с другим человеком. Я просил встретиться с этим человеком и поговорить. Ну так бывает, что люди после выборов забывают об обещаниях.

Второй вопрос — я ему сказал, что если я захочу встретиться, то я позвоню. Я ему даже сказал, что (на встрече. — Прим. ред.) он может послать меня на три буквы. Я скажу — хочу вот это, а ты меня пошли на… Но сколько я с ним ни пытался встретиться, ни разу не получилось. Я его понимаю. Его сотоварищи, которые стояли сверху, сказали: «На фиг, не общайся с ним».

Он сказал, что ему неприятно, что я ходил в обосранных трусах или еще какие перформансы делал, — я его понимаю. Потому что это, в принципе, большинству людей непонятно, неприятно, и они испытывают какой-то дискомфорт. Потому что мне об этом пишут люди, типа, «я из Архангельска, зачем вы это делаете, вы были нормальным мэром, а сейчас я разочаровался». Наверное, я их тоже понимаю. Но, с другой стороны, я сейчас не являюсь мэром, и в моей картине мира я сам перед собой честен, я могу делать всё что хочу. У вас сейчас другой мэр, другой губернатор, другие депутаты — трахайте им мозги!

На мой взгляд, это гораздо страшнее. Сейчас надо радоваться, что ваши градоначальники такого не делают [не устраивают перформансы], и я уверен, что ни Годзиш, ни Павленко не будут заниматься такими вещами. Вы можете быть спокойны, что у вас будет один странный мэр, который сошел с ума.

— Ко мне в СИЗО приходил директор «Водоканала» Владимир Гармашов, потом, когда Павленко пришел к власти, он стал руководителем аппарата, вторым человеком в мэрии. Странно, что его в СИЗО пропустили. Он пришел, говорит: «Давайте назначим Павленко». Я говорю, что вообще никого не хочу назначать. Там была странная ситуация, один из замов захватил власть — [Юрий] Пачин, сказал, что он исполняющий обязанности мэра. Я говорил, что мне важно, чтобы человек выполнял четыре условия — чтобы он выполнял расселение ветхого аварийного жилья, ремонт и еще что-то, я не помню. Он сказал, что согласен, и я подписал этот документ. Мне казалось тогда правильным. С другой стороны, по-другому я поступи, было бы примерно то же самое. Без всякой договоренности было какое-то безвластие. Я сидел в СИЗО, а формально руководил городом, хотя я ничего не мог делать.

— Был момент, что я жалел. Это возникало, когда люди говорили про меня какие-то гадости. Либо когда он не выполнял условия, о которых мы договорились. Но если сейчас посмотреть на ситуацию, то я мог бы пожалеть при любом раскладе. Любого человека я бы назначил, ему бы пришлось так себя вести. Люди вышестоящие заставили бы их говорить, что надо. В этом плане Павленко был не самый худший вариант. Он более дипломатичный, что ли. Он самый опытный из всех, кто у меня работал. Он очень многих людей пережил, он работал еще у губернатора Ефремова. Он же давно очень в политике. И для него сейчас реально тяжелая ситуация. Потому что кто-то пришел из бизнеса и ушел в бизнес, как я. А он ничем не может заниматься, кроме чиновничьей работы. Он не совсем политик, а чиновник. Ему очень важно, чтобы его взяли на какую-то должность, и он будет выполнять условия, которые ему поставят.

— Сейчас нет. У меня были такие мысли, что я мог бы заниматься своим бизнесом, но на самом деле это хороший опыт. Я не смог бы по-другому поступить. Единственный вариант — если я бы проиграл выборы мэра, это было бы хуже. Я был бы в депрессии и не прошел бы эту ступеньку. А так я теперь знаю, что такое быть мэром, я знаю, что такое сидеть в СИЗО. Я стал более осторожным. Я ничего не мог делать в Архангельске, я потерял все деньги, не мог даже устроиться на работу. Эта ситуация меня вытолкнула из Архангельска, а то я мог бы там зависнуть, и всё. Поэтому это было правильно.

— Главное достижение — увеличилось количество ремонтируемых дорог, мы приняли эту программу развития Архангельска как областного центра. Я выступал в областном собрании, было очень круто и для меня лично, и был результат. Это главное достижение, остальные перечислять не буду.

За что стыдно? Наверное, что в некоторые вещи я влезал, но не понимал, как они закончатся. Было дело с Чумбаровкой. Я влез туда, а денег не было. Я просил предпринимателей, которые с каким-то вопросом приходили, давать денег в фонд Чумбаровки. И слава богу, мы один участок достроили. Не было так, что раскопали яму и закончилось.

Была заметная тема — я хотел сделать самого большого снеговика в мире. Построили большой каркас под снеговика, а снега не было в тот момент. Кто-то над этим прикалывался, что снега нет, а он построил каркас. Но могли быть такие вещи, которые я почему-то считал важными, чтобы про Архангельск знали. Тогда мне казалось, что это правильно, здорово. Но я потом начал думать: надо откуда-то снег завести, искусственный сделать. Мне потом за эти вещи было стыдно, потому что я сам про себя думал, почему я об этом тогда не задумался.

Если говорить про политическую ошибку, то я думал, что депутатам можно показать что-то личным примером. У меня тогда еще была торговая сеть «Сезон», я еще не продал ее. Я думал, если я подниму себе аренду и всем остальным, то это нормально будет воспринято. Но не получится ни у кого так действовать. Потом депутаты стали вставлять мне палки в колеса в разных программах по принятию бюджета. Нужно договариваться, они всё равно будут свои вопросы решать. Это очень сложная система. Я очень просто ее воспринимал. Я думал, что можно публично говорить, опираться на поддержку народа и напролом идти. На самом деле не так. Мэр зависит очень сильно от разных людей.

— Мне не хочется этого говорить, но я буду исходить из того, что сам раньше думал. Я думал, что если мэров, которые до меня были, не переизбирают на второй срок, то они мудаки. Я думал, что если сейчас приду, отработаю два срока мэром, пойду выше, то я нормальный мэр. Исходя из этой конструкции, самый лучший мэр — Павленко. Потому что он отработал два срока, договорился с губернатором и ушел в Совет Федерации.

С точки зрения устойчивости политической, работы в системе, оценивать, что он сделал, я не могу, потому что у нас с ним разные отношения были. Он работал в конкурентной среде. Его могли не переизбрать, и он старался много чего сделать для того, чтобы народ это оценил. Кроме этого, балансировать, поддерживать отношения с разными людьми, чтобы удержаться на своем посту.

Из тех, кого я знал лично, из политиков, Павел Балакшин интересный человек. Он всегда общался с людьми позитивно. И даже когда он не был у власти, он всё равно общался. Как будто это его предназначение. Его встречали люди на улице, начинали что-то говорить, и он с ними общался. Я так не могу, у меня если плохое настроение и не хочу общаться, я пытаюсь как-то уйти. А он даже когда не работал в должности, считал, что это его долг. Он мне как-то сказал: «Ты не можешь просто уволить человека, он же останется жителем Архангельска, он останется твоим человеком».

А если говорим про политиков, надо сказать еще про Барашкова, он тоже классный.

— Реально были испорченные бюллетени. Это просто адская история. Ничего нельзя было изменить. Я с таким никогда не сталкивался в России. Эта история была, возможно, в том числе из-за того, что на момент подсчета голосов был маленький перевес. Был бы он больше, например, в два раза, то столько бюллетеней нельзя было бы испортить, порубить топором.

Базанову поддержал из-за того, что я не хотел, чтобы выиграл Павленко. Только из-за этого. Это чисто протест был. Я пришел к ней, сказал, что готов на вас работать. Я Павленко и назначил, но потом были конфликты, некоторые непонимания, про которые я говорил.