Был хирургом на Новой Земле: молодой руководитель Минздрава — кто он такой? Первое интервью на 29.RU

— Вам 30 лет, а вы уже руководите Минздравом целого региона. При этом в 2020 году были главным врачом медучреждения. Как можно объяснить такую стремительную карьеру? И связаны ли как-то ваши родители с медициной? Интересен ваш бэкграунд.

— В академии у меня были опытные наставники. Вчера, кстати, приезжал заведующий кафедрой, где я работал, когда был в ординатуре, он помогал в первой городской больнице провести сложную операцию. После завершения учебы я поехал по своему желанию на Новую Землю служить. Архангельск тогда стал для меня базовой точкой, все рейсы были через этот город, и я прилетал сюда в командировку, чтобы забрать новых призывников, решить что-то по медицинскому обеспечению, мне даже удалось тут пооперировать в те годы, как и на Новой Земле. Тогда я занимал должность начальника медицинской службы — руководил небольшим коллективом.

Так получилось, что, когда я туда прилетел, — молодой лейтенант, 23 года, — в подчинении у меня оказались сотрудники, которые жили на Новой Земле порядка 20 лет, авторитет зарабатывать было очень тяжело, но удалось. На меня сначала смотрели так — пришел какой-то зеленый с идеалистическими взглядами, которые, мне кажется, я до сих пор сохраняю и всегда предпринимаю попытки что-то улучшить. А им казались мои планы невозможными. Смотрели на меня, как на странного человека, но потом мы сдружились, до сих пор хорошо общаемся. Через полтора года службы на Новой Земле мне предложили перейти на более высокую должность — руководить медицинской службой в Санкт-Петербурге, и я согласился. Два года был действующим штатным начальником медицинской службы в армии. Это крупное войсковое объединение, в которое входит больше 30 воинских частей, больше 17 тысяч человек. И за медицинское обеспечение этих подразделений, медицинскую эвакуацию отвечал я. Там тоже были свои сложности — транспортная удаленность, небольшие коллективы, которые вдоль границы располагаются, но как раз тогда я понял, что мне это интересно.

— Довольно ответственные должности, как вам удавалось выйти на эти вакансии? Это только какие-то связи, которые вы получили, пока учились, или вам как-то помогли родители?

— Многие пишут в Сети, что мне наверняка помогли родители, но папа у меня умер, когда мне было 12 лет, а мама — инвалид первой группы, не работает, с медициной никак не связана. А до того как она получила инвалидность, была председателем ТСЖ. Единственный родственник, кто связан с медициной, — это родная сестра моего отца, моя тетя. Она работает главным врачом в Ижевске, но я бы не сказал, что это она повлияла на мое развитие. Мама как-то нашла письмо, которое я писал в третьем классе. Папа тогда уже тяжело болел. Я написал, что хочу быть хирургом, врачом, чтобы помогать папе и всем, кто болеет. С тех пор я и стремился к своей мечте. В итоге сейчас от хирургии, к сожалению, отстранился, но мне нравится то, что я сейчас делаю.

— Можете чуть-чуть подробнее описать, чем вы как хирург занимались на Новой Земле?

— Я был единственным врачом на два населенных пункта, где проживало 400 человек. Были медсестры и фельдшера, но с любой травмой шли ко мне. Приводили детей, пенсионеров. И, что любопытно, даже животных. Собак приводили, которые побывали в схватке с медведем. Ветеринарного образования у меня не было, но в стороне я остаться не мог.

Поначалу было непривычно, даже страшно. Когда была связь, консультировался со старшими коллегами и наставниками. Потом, когда уже в госпитале начинал трудиться, этот груз ответственности тоже сильно давил. Когда я оперировал в клинике, рядом всегда было много профессоров, другое дело — остаться один на один с пациентом, когда понимаешь, что если сделаешь что-то не так, то последствия могут оказаться фатальными.

Поэтому первые полгода я испытывал большой стресс. То, что я видел там, больше не видел нигде потом. В основном это были травмы, которые мне приходилось лечить, не имея ничего.

И когда только прилетел, уже на вторую ночь, помню, мне тарабанили в дверь — привезли военнослужащего, который попал в ДТП и вылетел через лобовое стекло. У него была рассечена губа, фактически полностью оголена кость на лице, много крови. Он тогда пытался добраться до ближайшего населенного пункта. Притом что вокруг ходят белые медведи, которые хорошо чувствуют запах крови. И вот в ночи он попал-таки ко мне, и я оказывал ему помощь. После этого отношение ко мне, как я заметил, стало лучше.

Ситуаций сложных было достаточно, и я в итоге пришел к тому, что не хватает УЗИ-аппарата и электрохирургического коагулятора, чтобы нормально оперировать в медпункте. И в одной из командировок я просто купил это оборудование с бывшим употреблением и привез на работу. Все очень удивлялись, что может быть такой энтузиазм. Я стал делать более сложные операции, стало легче в плане диагностики, потому что до этого у меня были только фонендоскоп и мой небольшой опыт.

— Сама академия имени А. С. Кирова имеет военный статус, во время учебы были амбиции поработать в условиях, приближенных к военным?

— Когда мы обучались, я предполагал, что буду клиницистом. И, когда нам рассказывали про военную эпидемиологию, организацию тактики медицинской службы, своего рода медицины катастроф, я думал, что мне это не пригодится. Каким-то чудом я взял с собой на Новую Землю книги, которые мне, можно сказать, впихнули, и они мне в итоге очень пригодились! Вспоминаю иногда, как настойчиво преподаватели вколачивали в нас эти знания, а мы отрицали потребность в них, но они оказались актуальными — по той же самой военной эпидемиологии, в рамках которой нам давали знания по делению потока пациентов и организации «красной» зоны.

— Вы в должности исполняющего обязанности министра здравоохранения с 16 ноября, можете уже оценить подготовку кадров в СГМУ?

— Когда я еще был курсантом, мы участвовали в олимпиадах по хирургии, и ребята из СГМУ всегда занимали первое или второе места. Уже тогда я понимал, что база достаточно серьезная и уровень подготовки высокий. К сожалению, у СГМУ нет собственной клинической базы, если брать как пример военную академию, то там почти у каждой кафедры есть своя клиническая база, и сейчас мы с ректором СГМУ как раз думаем, как выстроить тесное взаимодействие научной и клинической медицины.

— Цыбульский нам в интервью говорил, что откроют центр исследования болезней, это не совсем то?

— Он будет, но там, опять же, не предусмотрена клиническая база, а это важно.

— Спрашивали у губернатора, хотим еще и у вас уточнить, будут ли открыты данные исследований нового центра при СГМУ по той же онкологии на Севере? Нам интересно, как влияют стратегические предприятия, космодром, испытания на военном полигоне под Северодвинском на здоровье северян. Не получится ли так, что результаты окажутся негативными и будет принято решение закрыть данные?

— Тут надо понимать, что исследования подобного рода зачастую носят либо гриф «Для служебного пользования», либо гриф «Секретно». Александр Витальевич придерживается принципа открытости, и я это поддерживаю, но опять-таки здесь нужно учитывать и требования законодательства Российской Федерации. Что касается работы космодрома, туда мы точно не сможем каким-либо образом вмешаться и осветить ситуацию. А что касается условий Крайнего Севера, негативного влияния каких-то иных факторов — это всё будет отражено. И нам хотелось бы, чтобы население области меньше болело, в том числе из-за особенностей профессиональной деятельности.

Что касается онкологии, система требует определенных корректив, поскольку онкодиспансер — фактически единственное специализированное онкологическое учреждение в области. Для меня самое большое переживание — это жители юга области, которые вынуждены достаточно много кататься в Архангельск только для того, чтобы химиотерапию или какое-либо обследование пройти. Порой пациент приезжает, у него не достает какого-нибудь анализа, а в том же Котласе может не быть специалиста, и получается, что он должен ехать обратно.

Всё это трата денег на переезды, проживание в Архангельске, поиск специалиста, чтобы его допустили к госпитализации. И одна из первых задач для меня — разобраться в системе маршрутизации и создать центры амбулаторно-онкологической помощи, официально в 2021 году запланировано открытие одного центра, на базе первой поликлиники в Архангельске, но фактически потребность намного выше. Такой центр необходим в Котласе, Северодвинске и ряде других городов. Эти центры создаются для диагностики, то есть все те полноценные обследования, результаты которых позволят уже сократить время на догоспитальную практику, и чтобы пациент как можно раньше попал в онкодиспансер. Чтобы пациентам не приходилось ездить в областной центр ради упаковки таблеток или химиотерапии.

— Вам поручили детально разобраться с модернизацией первичного звена медицины, какие перемены это подразумевает?

— Практически все медучреждения, от ФАПов и до крупных, должны работать таким образом и располагаться так, чтобы каждый из жителей области мог с легкой доступностью получить медицинскую помощь фактически там, где живет. При этом мы не говорим, к сожалению, что целесообразно открыть в Онеге центр амбулаторно-онкологической помощи, это нереально с точки зрения экономической целесообразности и в связи с отсутствием необходимого количества кадров. Однако первичная помощь должна быть организована в каждом населенном пункте. Мы подготовили ряд предложений и расчет по необходимости дополнительного финансирования, и главная задача — это привлечь специалистов на село. Для этого важно создать благоприятные условия. Помимо достойной заработной платы должны быть достойные условия проживания. Тогда выпускники СГМУ и медколледжа будут оставаться в области, а также будет приток специалистов из других регионов. Если это удастся сделать, то всё должно стать лучше в краткосрочной перспективе, через два-три года. А пока мы наблюдаем колоссальную нехватку врачей, среднего медперсонала, фельдшеров, медсестер, и нам что-то нужно с этим сделать. Также мы планируем увеличить число обучающихся по целевому направлению, но это не позволит нам быстро получить эффект.

— Наши читатели из районов, которые не могут получить медпомощь оперативно, часто пишут, что все проблемы в их населенных пунктах — от оптимизации, а предшественник Александра Цыбульского это слово не любил и даже рекомендовал в СМИ не использовать. И всё же. То, что по области сокращают медиков, закрывают отделения, — это результат оптимизации?

— Я бы не назвал это результатом оптимизации, скорее у молодежи меняются взгляды и многим людям до 30–35 хочется развития в крупных городах, где есть что-то большее, чем небольшой магазин, интернет и телевидение. Им хочется ходить в рестораны, кинотеатры, гулять по большим паркам и красивым набережным. И они уезжают. А на селе, к сожалению, эти условия не обеспечить. Молодые специалисты по большей части не хотят на село именно поэтому, несмотря на все попытки государства каким-то образом их туда привлечь — дополнительными стимулирующими выплатами,такими как «Земский фельдшер». Поначалу спрос был, но наполнились больше небольшие города, а колоссальный дефицит специалистов на селе остался, там по большей части трудятся работники уже предпенсионного возраста.

— То есть по этой причине закрываются в районах родилки и целые отделения? Причем там, где были даже мощные ресурсы, если говорить про оснащение.

— Определенная оптимизация была проведена, часть штатов и коек была урезана. То есть постепенно сворачивалась стационарная помощь, поскольку раньше, когда по разнарядке людей направляли, человека не спрашивали, где он хочет работать. Сейчас система по-другому работает, сотрудникам никто не вправе навязывать, где жить и трудиться. Поэтому кадровый голод в таких есть, не только врачи и медперсонал уезжают, но и жители уезжают. Численность населения снижается, что и приводит к таким пагубным последствиям.

Но я бы выразил свое мнение по поводу родильных домов, тут есть нюансы. В Коряжме, Онеге, других городах и населенных пунктах региона были когда-то родильные дома или родзалы. Да, там можно принимать роды, но всегда есть определенные риски. Каждый раз, заступая на дежурство в клинике, я не могу спрогнозировать, как оно пройдет, потому что у каждого человека свой организм с индивидуальными особенностями. Беременность у всех проходит по-разному. И порой, даже когда прогнозируются простые роды, могут возникать непредвиденные ситуации. Одно дело, когда такая ситуация попадает под контроль специалиста с постоянным и многолетним навыком, и другое, если помощь будет оказывать не готовый к таким обстоятельствам медик. Считается, что хирург, например, который оперирует щитовидную железу, должен делать не менее 1000 операций в год. То есть каждый день должен делать не менее трех операций. Если делает меньше, его навыки недостаточны, что влияет и на скорость, с которой он будет работать, и на вероятность осложнений, которые будут развиваться после его операции. Даже после отпуска специалисты замечают за собой, что работают не с той ловкостью и операцию, которую раньше делали за 20 минут, делают за 40.

И в этом вся особенность, да, можно найти акушера-гинеколога, который будет работать в этих небольших городах, но, скорее всего, их навыки и знания, которыми они будут обладать, не позволят в экстренной или даже плановой ситуации сделать всё четко, грамотно и быстро. А это может стать причиной нанесения вреда ребенку или матери. Люди, которые могли бы получить качественную медпомощь, рискуют в том числе и погибнуть. И надо объяснять людям, что лучше проехать 60 километров, даже по плохой дороге. Это вопрос транспортной доступности, я надеюсь, что этот участок дороги будет отремонтирован. Но я уверен, что если не централизовать такую помощь, то мы будем распыляться на небольшие роддома, которые практически не функционируют, но требуют ежегодного вложения средств, поскольку это не только электричество и отопление, но и оборудование, содержание специалистов. А эти расходы можно направить на что-то более нужное и полезное.

— Хочется тогда понять, что именно изменится с привлечением федеральных средств в работе первичного звена, то есть что предполагается под программой модернизации.

— Да, это федеральные средства и региональное софинансирование. Я сейчас готовлю презентацию и могу детализировать. Если говорить про 2021, 2022 и 2023 годы, то суммы уже определены. В текущем году на строительство будет выделено 638 миллионов. На капитальный ремонт — 269 миллионов. На транспортные средства — 41 миллион. И на оборудование — 202 миллиона. И по пунктам (показывает презентацию в разработке. — Прим. ред.), что будет строиться. ФАП в Устьянском районе. Больница на Соловках и так далее. Или вот, к примеру, в Устьянский район мы купим цифровой рентген. Я готов с вами поделиться итоговой версией презентации для публикации на сайте со всеми объектами и запланированными суммами.

— Цыбульский сказал, что здравоохранение в некоторых районах вызывает ужас, в том числе после вашей поездки в Няндому, что в некоторых поселениях надо менять менталитет. Речь о главных врачах?

— Что касается поездки, в Няндоме есть отличная больница РЖД, огромный пятиэтажный корпус, пристройка. Четвертый и пятый этажи пустуют, заколочены и никак не используются. Если заключить договор аренды с РЖД, появится возможность все разбросанные по городу функциональные подразделения — будь то взрослая или детская поликлиника, будь то патолого-анатомическое отделение — перенести под одну крышу в специализированное здание, которое строилось под больницу. Где будут широкие дверные проемы. Хорошее отопление. Люди не будут лежать в помещениях, где может быть грибок или облупившаяся краска на стенах. Поскольку это всё один больничный городок, фактически нужно просто достигнуть соглашений. В пустых этажах больницы РЖД лучше, чем, к сожалению, в Няндомской центральной районной больнице.

А что касается менталитета руководителей, каждый из них — это человек со своим подходом в работе медучреждения. Кто-то больше хозяйственник, другой относится к месту, где трудится, как к дому, а к коллегам, как к семье. Кто-то, наоборот, отдаляется от сотрудников — и им нужно записываться на прием, чтобы задать вопрос главному врачу. Я считаю, мы живем в такое время, когда автократия недопустима, если жестко общаться со своими подчиненными, руководитель обречен на неуспех — рушатся коммуникации и возникает негатив, что мы наблюдаем в ряде районов области.

Открытость должна быть и с пациентами.

Люди жалуются, что возникли проблемы с работодателем из-за больничных листов. Или что помощь не оказывали несколько дней, или есть вопросы к качеству оказания помощи. Разные темы, но в основном жалобы связаны, конечно, с COVID-19. Пандемия подсветила проблемы в здравоохранении. И надо понять, как реагировать на все эти жалобы оперативно. Сегодня процесс приема жалобы занимает в среднем 30 дней. Люди порой рассчитывают на быструю помощь и пишут письмо президенту, но, к сожалению, от 5 до 10 дней понадобится на то, чтобы спустить документ вниз — то есть к нам. А потом еще мы должны спустить этот вопрос до медучреждения.

Сейчас мы планируем сделать что-то подобное нашему кол-центру по вопросам COVID-19 — это номер 122, чтобы вопросы и обращения граждан решались оперативнее. И когда COVID-19 закончится, мы создадим что-то по типу горячей линии.

— Оптимистичный настрой...

— Закончится, это модель вирусной инфекции. Возможно, будет что-то другое, помимо ковида. Или он очень сильно мутирует. Но фактически это будет сезонным заболеванием, и уже не будет такого количества заболевших, как сейчас. А что касается кол-центра, да, нам бы хотелось очень оперативно реагировать. Хочу сделать в Instagram и «ВКонтакте» страничку, чтобы люди могли мне писать тоже. Когда человек написал жалобу, что его родственнику в больнице не оказывают нормальную медпомощь, и получает ответ спустя месяц, когда пациент уже выписан, а это лучший расклад, — этот ответ уже не имеет никакого смысла. И это просто формальность, чтобы не нарушить закон.

— Может, в век компьютерных технологий стоит сделать еще и чат-ботов? А то до горячей линии будет так же сложно дозвониться, как порой до регистратуры.

— Если мы говорим про всю область, то надо понимать, что в ряде районов нет интернета, хоть где-то есть сотовая связь и люди могут дозвониться. Чаще болеют представители старшего поколения, но не все они уверенно пользуются интернетом или вовсе не пользуются. Поэтому ориентир на них. Возможно, потом появятся чат-боты или другие формы общения.

— Сайт, где можно записаться к врачу, — Zdrav29 — не всегда работает. И интернет опять же, как вы говорите, есть не у всех. Кроме того, если пациент из района впервые хочет попасть в областную больницу, он на этом сайте записаться не сможет, потому что обязательна личная явка, хотя регистрация на сайте через госулуги, а там, казалось бы, о пациенте есть вся необходимая информация, чтобы прикрепить его к медучреждению.

— Да, я абсолютно согласен с вами, и мы будем пытаться это исправить. И работаем над новыми возможностями. Сегодня через личный кабинет на сайте Zdrav29 люди могут записаться на вакцинацию. С 18 января сервис работает. Еще мы сделали в тестовом режиме получение результатов лабораторных анализов (загружает сайт), я сдавал мазок на ковид 11 января, вот, как видите — отрицательный. И результат мне пришел в личный кабинет. Поскольку смс-информирование настроено при положительных результатах теста, если результат отрицательный, пациент остается в неведении. А так можно за всем следить на этом ресурсе. С ним есть свои сложности, иногда при записи к врачу появляется окно, которое может висеть секунд 30, крутится «шина» загрузки, и мы постараемся сделать, чтобы процесс был более быстрым.

Что касается пациентов из области, мы хотим, чтобы бланки направлений имели свой уникальный номер для ввода при записи на прием и чтобы мы понимали, насколько приоритетно направление этого пациента к специалисту. Порой человек может к эндокринологу ходить раз в три месяца и может подождать. А человек, у которого острая ситуация, возможно, нуждается в помощи больше. Очень много у меня вопросов к сайту.

Отель для пациентов в планах есть, но надо жить здесь и сейчас и сделать так, чтобы людям было удобно. Сейчас мы прорабатываем механизм записи пациентов с ОРВИ, потому что в поликлиниках есть отдельный вход для пациентов с температурой и другими признаками заболевания. И порой там собирается человек 20, мы хотим пересмотреть график работы кабинета, чтобы в определенное время он работал в порядке живой очереди, например до 16, остальные приходят уже после и по назначенному времени. Чтобы им не пришлось ждать, они приходят, их осмотрели, и им не пришлось ждать.

К сожалению, люди с признаками ОРВИ иногда проходят в обычный вход, они могут скрыть что-то, когда их спрашивают о самочувствии, а электрический термометр может не показать, что у человека температура, если он зашел с холода. Плюс не стоит забывать, что ковид у многих протекает бессимптомно. Но на честность граждан всё же хочется надеяться, на двери должно быть написано, где заходить, если вы болеете.

— А как вы сами переболели ковидом?

— В первую неделю, когда я начал заболевать, у меня брали мазки, они все были отрицательные. Я сделал клинический анализ крови, были явные признаки вирусной инфекции, но мазки оставались отрицательными. Я продолжал работать, но усталость чувствовалась колоссальная. Это началось в понедельник, а в субботу я пришел домой и понял, что не чувствую запахов. Вечером у меня уже начался сильнейший кашель, до 39 градусов поднялась температура. Скорее всего, у меня была пневмония, но я сам компьютерную томографию не делал и рекомендую делать это обследование только по строгим показаниям. У меня дома был пульсоксиметр.

Это самое главное — насыщение крови кислородом. У кого-то может быть 80 процентов поражения легких, и у него не будет дыхательной недостаточности. А у кого-то может быть 20 процентов поражения, и у него будет снижение сатурации, и ему будет необходима более серьезная терапия.

Из лекарственных препаратов я тоже ничего не принимал. Только жаропонижающее. Лекарства мне прописывали, но я понимал, что во всем мире допускается лечение без использования лекарственных препаратов. И когда назначаются препараты по типу умифеновира и фавипиравира, — они облегчают течение заболевания, но фактически не уничтожают инфекцию. И я, понимая, что у меня еще молодой организм, ничего не пил. Почему-то многие думают, что, если есть кашель и слизистая мокрота, нужно назначать антибиотик. При этом не смотрят на клинический анализ крови. Это всё результаты слухов и домыслов, которые породила первая волна коронавируса. И люди в итоге необоснованно и неконтролируемо принимают антибиотики. А одна из самых главных проблем человечества — это развитие штаммов, устойчивых к антибиотикам, распространение таких бактерий в общественных местах и риск летального исхода при попадании таких бактерий в организм человека, потому что убить ее не сможет ни один препарат.

— Вы лекарства не принимали, но выдача государством лекарственных препаратов при ковиде всё же предусмотрена, однако по области их не все получают.

— Да, и с этим связано много негатива, который мы получаем ежедневно. С чем это связано, я объясню. Те препараты, которые входят в рекомендации Министерства здравоохранения, они в небольшом количестве присутствуют на рынке, то есть фактически, если мы говорим про федеральных поставщиков, то мы почти умоляем их, чтобы они отгрузили нам дополнительную партию либо умифеновира, либо фавипиравира. И порой даже после заключения договора происходят накладки и задержки по поставке. И то же может быть с препаратами, которые идут на стационарное лечение, опять-таки проблема связана с введением маркировки лекарственных препаратов.

— С получением лекарств по льготе всё усугубилось из-за пандемии? Мы обращались к вам в ведомство по ситуации с пациентом из Котласа.

— Это связано с пандемией, с перераспределением средств, а также с тем, что ряд поставщиков и заводов были вынуждены уйти на карантин, договоры были просрочены, и с сентября некоторые пациенты не получали лекарства. Сейчас мы эту проблему стараемся держать на контроле. До конца февраля есть лекарственные препараты. От поставщиков мы требуем уже запас и на март, и в ближайшее время мы сделаем всё, чтобы он начал формироваться.

Что касается «Такролимуса», который назначили пациенту из Няндомы, то в декабре мы столкнулись с тем, что во всей области закончилась быстро действующая форма препарата и осталась только пролонгированная. Печаль в том, что препарат не стоит каких-то колоссальных денег, и он был на рынке, но в розницу его было не купить, и пациенты его приобрести не могли, и, когда мы узнали об этом, нельзя сказать, что своевременно узнали, если говорить про Котлас. По нему было проведено совещание в НИИ трансплантологии, было предложено использовать «Такролимус» пролонгированный, но пациент отказался, и наступило ухудшение. В настоящий момент проблема с «Такролимусом» решена. И я себе задачу поставил, чтобы не допустить дефицита на рынке лекарственных препаратов и создать резерв-запас.

В области есть льготники федеральные и региональные, и первые получают либо лекарственные препараты, либо денежную компенсацию. Люди отказываются от федеральной льготы и получают региональную. И вся ответственность ложится на нас. Когда я был у коллег в департаменте здравоохранения Москвы и в федеральном министерстве и мы с коллегами общались об этом, они рекомендовали внедрить пилотный проект, который будет заключаться в том, что будет создана денежная альтернатива лекарственным препаратам и люди будут вправе сами выбирать лекарство, на которое они хотят потратить деньги. Жалоб с этим тоже связано немало.

— Давайте перечислим, в какие районы вы съездили в роли исполняющего обязанности министра с 6 ноября. И какие острые проблемы вы для себя отметили.

— Котласский, Вельский, Няндомский, Каргопольский, Плесецкий, Виноградовский. В ближайших планах — Шенкурск. Потом Устьянский и Онежский. Я стараюсь каждые две недели совершать поездку по районам, чтобы понимать, чем там нужно помочь и что сделать. Что я для себя решил. В каждом лечебном учреждении есть оборудование, причем достаточно большие запасы, в одних оно стоит без дела, потому что нет специалистов. В других есть специалисты, но нет оборудования. У нас есть реестр, который мы по всему оборудованию составили. И хочется сделать так, чтобы оборудование работало. Цель такова, чтобы грамотно перераспределить это, поскольку всё это имущество Архангельской области, и, конечно, мы будем советоваться с главными врачами и согласовывать это, и, конечно, они будут это оборудование стараться сохранить у себя, но важно перераспределить имущество, чтобы оно приносило больше пользы.

Второй момент, который я ставлю за цель, это улучшение условия лечения пациентов. Приятнее приходить в палату, где у тебя нормальная кровать. Мягкий матрас. Нормальное белье. В палате светло и тепло. Есть прикроватная тумбочка и питьевая вода. Порой заходишь и видишь панцирную кровать, какой-то продавленный матрас. И люди не жалуются, но мы понимаем, что, если человек перейдет в другую палату, он даже по-другому себя будет чувствовать. И быстрее поправляться. Сделать ремонт в палатах и на отделениях — это не какие-то колоссальные затраты. Скорее всего, к этому мы будем привлекать спонсоров, поскольку есть направления, на которые тоже необходимо направить средства. Постепенно, в течение трех лет, мы должны условия улучшить. Чтобы им было уютно, пища была нормальная. И оставалось ощущение, что о них заботятся.

— А что вы думаете про организацию «Альянс врачей» (признан иноагентом), разные отзывы о них есть, одни называют правдорубами, другие провокаторами?

— Отношение неоднозначное, с одной стороны они стараются делать что-то полезное, идея-то хорошая — защитить интересы медицинских работников, подсветить и предать огласке какую-то проблему. Причем об этой проблеме может не знать региональное Министерство здравоохранения, потому что главный врач это скрывает. С другой стороны, порой они гиперболизируют всё настолько, что даже неприятно смотреть становится. Я наблюдаю, конечно, за ними, но провокации встречаются. Что касается наших медучреждений по области, которыми заинтересовалась организация, то это связано с расколом в коллективе между сотрудниками и руководством.

— Вы тут как надолго, чтобы все эти планы с вашим участием реализовывать?

— Пять лет минимум, если со своей стороны не вызову какого-то недоверия и не сделаю чего-то постыдного, на мой взгляд или на взгляд общественности. Естественно, я рад буду стараться делать всё, чтобы здравоохранение в области развивалось и двигалось в правильном направлении. И то, что мы будем делать, будем делать открыто. В очень скором времени мы начнем все намеченные планы публиковать.

— Архангельск после Питера. Шок?

— Слушайте, лучше стало. Я помню 2014 год. И даже 2013-й. В каком состоянии были дороги. Даже то, как выглядели центр и Набережная. В 2015 году я тут был последний раз, и до 2020 года Архангельск не видел. Я летел сюда в какой-то ностальгии. Аэропорт, военная часть. Гостиница, в которой я когда-то долго ждал погоды, чтобы улететь на Новую Землю. Даже гулял по старым местам, вспоминал. Поэтому не могу сказать, что у меня к городу есть какой-то негатив, нет, в любом месте есть своя изюминка, что-то свое хорошее. Недавно читал журнал, там спрашивали, что в городе хорошего, и все отвечали — река.

— То, что не зависит от стараний власти.

— Да, но я считаю, что всё по силам постепенно, если есть желание. Не за один год, конечно, но стараться надо, стабильные небольшие усилия приводят к чему-то хорошему.