RU29
Погода

Сейчас+3°C

Сейчас в Архангельске

Погода+3°

переменная облачность, без осадков

ощущается как -1

4 м/c,

ю-з.

749мм 70%
Подробнее
USD 92,26
EUR 99,71
Развлечения Сергей Михалок, лидер группы «Ляпис-Трубецкой»: «Понятие искренности для меня — моветон»

Сергей Михалок, лидер группы «Ляпис-Трубецкой»: «Понятие искренности для меня — моветон»

«Тернист и нелегок мой жизненный и творческий путь» — с полным правом говорит о себе солист и идейный вдохновитель белорусской группы «Ляпис Трубецкой» Сергей Михалок. Мало кто знает, но команда со своего основания в 1990 году играла рок. А вот известность ей в конце 90-х принесли ироничные поп-композиции и пародийный шансон.

В то время Михалок был пухленьким веселым пареньком с длинными волосами, бородкой и гармошкой, поющим о несчастной любви и прочей ерунде. Сейчас узнать его по фотографиям 98-го года почти невозможно. Музыкант лыс, поджар, татуирован, суров взглядом и тяжел в общении с журналистами. Он похож на спортсмена-единоборца. Концепция его творчества тоже претерпела серьезные изменения. Больше никакой легковесности и заигрываний с шансоном — современный «Ляпис» играет панк-рок, ска-панк, ска-кор и альтернативный рок.

В 2007 году новую главу в истории группы открыл альбом «Капитал», заглавная композиция которого непрозрачно намекала на переход к политической и социальной проблематике в текстах. Следующий альбом Manifest развил идеи группы. На нем была композиция Belarus Freedom, ставшая неофициальным гимном белорусской оппозиции. В 2010 году, в разгар президентских выборов в Белоруссии, вышел сингл «Грай». Песня на белорусском языке очень тонко и метафорично описывала политическую ситуацию в стране. Ответом на такие вольности стал запрет на выступления «Ляписа Трубецкого» в Белоруссии. Последняя на сегодняшний день новинка от группы — композиция «Я верю», в которой автор прямым текстом рассказывает о своих духовных убеждениях. С нее мы и начали интервью с Сергеем Михалком.

Ляпис вчера

— Скажи, ты веришь в Иисуса Христа, в Гаутаму Будду, в пророка Мухаммеда, в Кришну или все же в Гаруду?

— В Мухаммеда, да, верю. Еще верю в Тиля Уленшпигеля, Беллерофонта, Ктулху. И в то, что умным, сильным и образованным мушкетерам как раз не хватало неотесанного яркого деревенщины Д’Артаньяна. Я вообще верю в разные чудеса: в волшебника Изумрудного города, в Бастинду и Гингему.

— А в Оле Лукойе?

— В Оле Лукойе не верю. Я только в великанов верю, а в карликов — нет.

— Ты говорил в нескольких интервью, что борешься с симулякром

, который сам создал в 90-е годы.

— Симулякр невозможно построить одному человеку. Симулякр — это то, что живет в сознании огромных масс людей. Я всего лишь задал для них вектор, очень точно и хорошо сделав свою работу. Как артист я полностью перевоплотился в проекте под названием «Ляпис Трубецкой». Я полностью слился с образом объекта собственных насмешек. Как актеру я себе поставлю пятерку, но как продюсеру и сорежиссеру — двойку. Нельзя было так долго заигрывать с быдло-шансоном, с этой вульгарной и пошлой музыкой. Из контекста группы «Ляпис Трубецкой», у которой были не только хорошие шансонные пародийные номера, но присутствовала и серьезная музыка, выдергивали именно эти композиции. На них акцентировался пьющий быдло-электорат. Эти песни поселились вместе с образом того «Ляписа» в сознании. Но разрушить это уже никому не под силу. Это часть какого-то эпоса и мифологии, часть всего, что нас окружает, часть анекдотов и притч. Поэтому с симулякром я не борюсь, а создаю своего сказочного героя, который может привлечь большее внимание, чем «Ляпис» умерший и загнивающий. Сейчас я ничего не делаю, чтобы тот «Ляпис» продолжал жить. Я считаю, что в рамках поп-культуры нужно существовать здесь, сейчас или как минимум секундой позже. А все, что было вчера — это уже полиэтилен и мусор.

— Может показаться, что тебе стыдно за тот период. В то время ты понимал, что это стеб, что это все смешно?

— К моему удивлению, сам того не понимая, я многое сделал для того, чтобы криминальная шансонная действительность стала единственной религией на территории бывшего Советского Союза. Все что связано с криминально-уголовной романтикой прочно внедрилось в нашу жизнь. Я никогда не думал, что блатные песни и застольно-хороводные номера будут исполняться на стадионах, и что артисты из этой субкультуры станут столпами современной эпохи. Я сам принимал в этом участие. Мы смеялись, а на самом деле помогали этому развиваться. Например, в песне «Метелица» мы стебались над блатной лирикой, над ресторанным пафосом, но ее стали слушать именно те, кто в ней и высмеивался. Они этого не поняли и до сих пор любят эту песню. У меня было 2–3 года чтобы предпринять усилия и показать, что шансон «Ляписа» — всего лишь элемент ерничества, хулиганства, что мы настроены намного серьезней. Нас волнуют много разных проблем, связанных с социальным противостоянием, с судьбой человечества, с внутренним миром. Хочется расширить рамки собственного перфоманса, чем мы и занимаемся последние несколько лет. Что-то у нас получается, где-то мы буксуем, но в любом случае… Это моя жизнь.

Ляпис сегодня

— Ты сейчас веришь в то, что делаешь?

— Я лицедей по своей профессии, и понятие искренности для меня — это моветон. Когда говорят «Вот, этот человек такой искренний», для меня это смешно. Все мы играем какие-то роли. Уместен вопрос «ты понимаешь, о чем ты говоришь?» или «ты знаешь, о чем ты поешь?». На такой вопрос я могу ответить. В любом случае, то, что я сейчас делаю, доставляет мне очень большое наслаждение. И я не занимаюсь глубоким анализом, насколько это близко к моей сути. Пускай этим занимаются суфии, мистические практики, журналистская братия и те, кому это интересно. Пусть меня исследуют на детекторе лжи — я достаточно опытный актер. Я не присягал на Библии и не собираюсь исповедываться и говорить, что искренность — мой артистический конек. Надуманная искренность, внедрившаяся в русский рок, в русскую авторскую песню, как раз и превратила их в дешевое кухонное повествование с гитаркой. «Вот, наша загадочная душа наизнанку, рубаха-парень». Мне все это не нравится. Мне нравится, когда есть куртуазность, когда есть серьезный художественный язык, когда есть символы, артистические ребусы. Насколько искренен Мэрлин Мэнсон или Майк Паттон? У меня есть тысячи граней, во мне живут демоны, бесы, ангелы. Мне нравится, что в современной группе «Ляпис Трубецкой» я могу быть добрым и милым, а через секунду сменять состояние до аффектной ярости. Это моя суть, которую я сейчас пытаюсь выразить с помощью музыки и поэзии. В образе «Ляписа» 98-го года не было вообще никакой частички меня. Я ненавижу гопоту всеми фибрами своей души с юных лет.

— Без «Ау», «Сочи», «Ты кинула» была бы песня «Я верю»?

— Мне бы понадобилось меньше труда, чтобы заставить большее количество людей поверить в то, что я делаю сейчас. Именно сфокусированность на прошлом творчестве, мешает по достоинству оценить то, что мы делаем сейчас. Многим мешает предубеждение и постоянный вопрос «тру?», «не тру?». Некоторые говорят, что ранняя попсовость нам помогла, массы людей обратили на нас внимание. Мне кажется, если бы этого не было, я сейчас играл бы в какой-нибудь группе, условно, под названием «Ротор» или «Андердог», но был бы намного популярней. Другое дело, что сейчас мне это и не нужно. Мне нравится существовать в рамках альтернативно-андеграундного мира и спокойно ходить по улицам. Я не люблю повышенного внимания, потому что не всегда адекватно реагирую на него. Я не странствующий монах с улыбкой Чеширского кота. Я бываю достаточно агрессивен.

— В своих интервью ты говорил, что музыка — это Бетховен, Гендель, а ты занимаешься цирком и буффонадой. «Я верю» это тоже цирк?

— Все, чем мы занимаемся в поп-культуре, после консервных банок Энди Уорхола. То, что я даю тебе интервью, это часть флюксуса. А Бетховену не нужно было давать интервью и заниматься своим промоушеном. Великое искусство не нуждается в объяснении и в нем не важны мотивации. В нем важны божественные порывы. Когда я смотрю один из моих любимых фильмов — «Амадей» Милоша Формана — я понимаю, насколько мы сейчас далеки от реального божественного или сказочного прорыва, который мы видим в гениях прошлых лет. Но с другой стороны, мы возможно близки к пониманию того, что только коллективный разум способен превратиться в какую-то гениальную единицу, в громадный световой луч. И я не понимаю, когда говорят «вот, ваша поэзия…». Поэт это Бродский. Когда звучат его стихи, они заполняют все пространство. Мои тексты нуждаются в громких барабанах, в тяжелой гитаре. Сами по себе они не несут серьезной энергии.

Ляпис и политика

— Группа «Ляпис Трубецкой» аполитична? Так ты говорил в прежних интервью.

— Времена меняются. Я настороженно отношусь к термину «аполитичный». В 96-м году мы пели песню «Лукашенко» в парке Горького, когда начинались темные и достаточно жесткие времена в моей стране. Я артист из Белоруссии. Этим все сказано. В Белоруссии человек не может быть аполитичным. Это вопрос дуализма: ты за черное или за белое? Это извечная мистическая тема — борьба света и добра. Здесь не может быть третьего мнения. Поэтому, конечно, я не аполитичен. Меня пронизывает политика и это отражается в моем творчестве, в моих интервью, в моем образе жизни.

— Песня «Грай» о Белоруссии?

— Конечно. Она написана о Белоруссии метафоричным языком, чтобы людям в разных уголках мира было понятно то, что у нас является остросоциальным и злободневным. Для этого придуман художественный язык. Если бы я сказал все именно так, как происходит, то получился бы просто политический памфлет. Эта песня о белорусах и для белорусов, и для тех, кто хочет понять, чем мы там живем, и остался ли там еще глоток свободного воздуха.

— Это можно назвать продолжением песни Belorus Freedom?

— Я не планирую никаких трилогий. Просто очень накалена политическая атмосфера. В стране творятся опасные и страшные вещи. Поэтому эти песни в информационном пространстве, у тебя в голове, в интернете всегда находятся по соседству. К сожалению, в Белоруссии сейчас не так много популярной протестной музыки. Есть очень серьезный протестный андеграунд, связанный с панк-роком, краст-панком, хардкором, но мало людей заявляют об этом во весь голос.

— Запрет на ваши выступления в Белоруссии это признак коллапса режима Лукашенко?

— Я думаю, это значит, что мы делаем все верно. Приятно, когда под острое перо сатирика попадают конкретные люди, которые слышат наш голос и у них тоже зарождаются сомнения. Наши песни не только для тех, кто на нашей стороне, но и для тех, кто против. Среди них тоже много людей сомневающихся. А что касается запретов, то это то, за счет чего живет среда идеологов и идиотов. Запреты, разрешения, директивы… Вся эта шушара и глуповатые марионеточки, их всегда были тысячи. Их хватает и в России, но в Белоруссии все это очень концентрировано. Это уродливо, глупо и тупо, и даже смешно. Люди не понимают, что своими запретами привлекают к нам повышенное внимание. Никому не было дела до группы «Ляпис Трубецкой». Но сейчас из-за нашей политической позиции, нежелания быть молчаливыми сытыми ссыкунами, многие люди стали ходить на наши концерты.

Быть Ляписом

— Расскажи о своем приходе к стилю жизни straight edge.

— Straight edge — это люди, которые пропагандируют определенный стиль жизни. Я ничего не пропагандирую и к straight edge не имею никакого отношения. У меня совсем другие ценности и я отвечаю только за себя. Среди моих друзей много алкоголиков и наркоманов, а один из моих любимейших писателей — Хантер Томпсон. При злоупотреблениях я теряю собственное я. Как говорил один известный оккультист «Когда человек лишается собственного я, он превращается в мертвое зеркало, где мелькают демоны». У меня тоже много демонов. Когда я злоупотребляю, все становится очень весело и похоже на фильмы Кустурицы. Я умею организовать людей, фонтанирую и все круто, но потом эта воронка поглощает все мои силы. Все куда-то улетают, а я сижу в лучшем случае живой, а в худшем — полумертвый. Мне это сейчас не нужно. Чтобы сконцентрироваться на работе мне достаточно свежего ветра и спорта. Я смог сублимировать и направить эту энергию на другие цели. Есть вещи, которые меня сейчас по-настоящему захватывают. Хотя, не буду врать, мне хочется выпить, когда я смотрю по сторонам. Иногда от ярости, злости. Я не скажу, что избавился от этого полностью и что я теперь такой счастливый и радостный. Но сейчас я знаю, чем это грозит, поэтому держусь. А примером я ни для кого не могу быть. Тернист и нелегок мой жизненный и творческий путь.

— Как ты начал заниматься тайским боксом?

— У меня всегда было много друзей, которые занимались единоборствами. Я увлекался «качалкой», карате, полуподпольными секциями. Мой отец — военный, и мы часто переезжали. Я постоянно был новеньким, и «проверка на вшивость» преследовала меня все школьные годы. Я ходил с фингалами, выбитыми зубами. Уличные потасовки были одной из главных составляющих мальчишеской коммуникации. Было бы глупо приехать, например, в город Славгород Алтайского края, выйти во двор к полублатным пацанам, встать на табурет и начать читать стихи или козырять своими познаниями в музыке. Белоруссия, и Минск в частности, славятся своими боксерами. Есть клуб «Чинук», где много серьезных бойцов: Леша Игнашов, Владимир Задиран, мой друг Саша Устинов. Мне нравится знать, что я много чего умею, и не применять этого в жизни. У меня травма колена, да и муай-тай — это сложный вид спорта. Я занимаюсь физкультурно-оздоровительным боксом. Скакалка, бой с тенью, мешочки, легкие спарринги. Это такой мужской пилатес.

— Не сливаются ли у тебя в голове все фестивали, гастроли, выступления?

— Иногда ты смотришь на мир очень панорамно, как стрекоза, не зацикливаясь на деталях. Некоторые так живут всю жизнь и потом, как ежики в тумане, не могут понять, где находятся. Но чрезмерно сфокусированным тоже нельзя быть: человек, который очень внимательно следит за всеми мелочами, рано или поздно становится параноиком или шизофреником. Это когда в тебе существуют некоторые параллельные реальности, которые вырываются наружу и заменяют вообще всю действительность. Я как человек, дважды лежавший в дурдоме, знаю, что такое шизофрения. На самом деле к раздвоению личности она не имеет никакого отношения. Конечно, для меня важны все выступления. У меня нет другой возможности высказать свою предвыборную платформу. На каждом фестивале мы можем либо получить новых фанатов, либо облажаться по полной и потерять последних. Мы бьемся за каждого человека. То, что мы делаем последние 3–4 года, кому-то кажется сказкой о Золушке. Такой взлет, премии, гастроли.

Как говорил Эйнштейн, жизнь подобна езде на велосипеде — как только бросил крутить педали, сразу повалился. Каждый фестиваль — это возможность конкуренции. Я не состою ни в каком рок-н-ролльном братстве. Все это профанация и все об этом прекрасно знают. У меня много друзей в этой среде, но нет никакого братства. Мы нигде не сидим после выступлений, как это показывается в истории питерского рок-н-ролльного клуба. Поэтому любой фестиваль это возможность показать «ху из ху». Здесь неважно, у кого какой продюсер, и кому какие клипы снимают. Ты пришел сюда и вырази себя с помощью любых средств, которые тебе подвластны. Как модно сейчас говорить в Интернете: мне это доставляет.

Фото: Фото Алены ЖМАЕВОЙ, с сайта Lyapis.com
ПО ТЕМЕ
Лайк
LIKE0
Смех
HAPPY0
Удивление
SURPRISED0
Гнев
ANGRY0
Печаль
SAD0
Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter
ТОП 5
Рекомендуем
Объявления