«Правды можно не добиться»: монологи активистов, которых судят за инцидент с экскаватором на Шиесе

Накануне следователи утвердили обвинение трем мужчинам, которые были на Шиесе с 14 на 15 марта. В ту ночь сотрудник «Технопарка» Алексей Козлов на экскаваторе снес вагончик активистов. Его госпитализировали. Возбуждать дело в отношении рабочего полиция не стала, а вот активистам «прилетело». В апреле им запретили пользоваться интернетом, телефоном, общаться друг с другом, выходить из дома с 22 до 6 часов и приближаться ближе чем на 1 км к станции Шиес, к которой в последние месяцы приковано внимание людей со всей страны. Участники народной вахты рассказали 29.RU, как изменило их жизнь уголовное дело о самоуправстве.

Вячеслав Григорьянц

— На меня это свалилось как снежный ком. Я к этим событиям отношения вообще не имел. Я тогда лежал больной в палатке за полтора километра от столкновения с Козловым. Совершенно неожиданно для меня был звонок от следователя. Он предложил поговорить. Я объяснил, что ничего ценного не скажу, меня там не было. Потом выясняется, что на меня уголовное завели и ищут уже. На уши поставили все — участковые, ППСники, все имели мои фотографии и меня искали. Дурдом полнейший!

Меня ночью у подъезда взяли и не дали позвонить по телефону. Когда ехали в Яренск, им звонили и говорили: «Ни в коем случае не давайте ему дотронуться до телефона!» Они его запечатали, он лежал у меня в руках, но воспользоваться им я не мог. Судья согласился со следователем, что да, считает, что меня необходимо ограничивать вплоть до того, что у меня изъяли телефон. Доводы, что меня не было при тех событиях, не помогли, судья тупо полагается на голословные обвинения следователя.

Ограничения ощутил на себе с самого первого дня. Я не мог договориться ни с кем по телефону, про платы какие-то тоже. Без телефона — как без рук. Человек современный, когда у него отнимают телефон неожиданно, это просто вообще… Я остался без денег практически. Даже просил поддержки, чтобы как-то перебиться. У меня же всё в онлайне. Все дела по банковской карте я прекратил, когда мой телефон оказался у них в руках. Я понимал, что люди беспредельничают, закон нарушают и могут вертеть им как удобно. Через какое-то время заблокировал телефон и карту.

Бизнес теперь нормально вести не мог. Я не мог с партнерами общаться, они меня потеряли буквально на месяц, пока я не подал апелляцию. Судья одобрил, разрешили вернуть мне доступ к связи, ну и более-менее всё наладилось. Но опять же, ограничение в перемещении. Я не могу поехать туда, куда хотел бы. В Архангельск надо было, еще какие-то города. Не предполагал, что находиться дома ровно в 22 часа — это очень неудобно. Как выяснилось впоследствии, только через полтора месяца меня вызвали и сказали, что меня ставят на учет. То есть всё это время за мной никто не следил. И только тогда предупредили, что если меня минута в минуту не будет в 22, то всё доложат моему следователю.

Андрей Старковский

— У меня небольшой бизнес. Вся моя работа связана с телефонными разговорами, с электронной почтой, с общением с заказчиками. Поэтому да, запреты сказались именно по финансовой части жизни. Сам я не могу выполнять из-за них собственную работу. Интернет и телефон мне запрещены. Поэтому приходится просить непрофессионалов заниматься моей деятельностью и помогать мне зарабатывать деньги. Иногда жена разговаривает вместо меня, иногда знакомых прошу письмо какое-то отправить.

Я — единственный работающий человек в семье, у меня двое несовершеннолетних детей, жена-домохозяйка. Старшая дочь ходит на платные кружки, мы живем в арендованной квартире. Всё это требует значительных затрат, которые невозможно покрыть без нормальной работы фирмы. А её деятельность практически парализована из-за запретов.

С 22:00 до 06:00 я должен находиться дома, в Вологде. Соответственно, круглосуточные поездки для меня тоже исключены. И на Шиес я не могу съездить, к нему запрещено приближаться. 15 марта, когда всё произошло, я там был второй раз, а до этого на новогодние праздники. Я в тот день даже подумать не мог, что нас могут сделать обвиняемыми. То есть перевернуть всё дело, и человек, который, по моему мнению, покушался, угрожал жизни и здоровью граждан, окажется потерпевшим, а все остальными — подозреваемыми.

Валерий Дзюба

— Я считаю себя невиновным, то, что сказано в обвинении — всё неправда. На меня просто тыкнули пальцем, я оскорблен и унижен. Не знаю, почему мне такие запреты сделали. Не сильно жесткие, конечно, но всё равно запреты. Это и на работе может отразиться, если они будут дальше, что захотели, то и написали.

Что есть, то есть, конечно. Но с нашей властью можно правды не добиться. В ночь с 14 на 15 марта я подошел к концу, когда это всё уже случилось, после 00:15. Мы взяли поминутную распечатку телефонную, знаю, когда где находился. Мы еще когда туда на машине ехали, нам сказали, что пострадал человек. На месте стояла женщина, я у нее стал спрашивать, кто пострадал. Говорит, это Когут, человек с Архангельска. Я тогда спросил, а где Козлов-то, блин? А он напротив меня стоял перед машиной. Я на него смотрю — а у него такая шапка, шлем как бы одетый, я ему и говорю: ну ты прям как немецкий летчик. Говорю: пойди, посмотри, герой, что ты сделал. Всё! У меня два предложения с ним речи было. А на очной ставке он стал говорить, что я его трогал. А я его пальцем не тронул и не оскорбил ничем! Я тогда сказал ему, чтобы он сходил, посмотрел, что натворил, и всё, я пошел искать человека, которого надо вести в больницу. Правда, его уже увезли, когда я приехал. Я вернулся, а Козлов уже сидел в машине. Потом уже дожидались полицию мы.

Когда полиция приехала, я им указал: вот, начните с этого героя, который сидит-то. Но полиция проигнорировала это и начала опрашивать активистов. И всё, Козлова-то я видел мгновение. И у меня с ним два предложения было сказано. А он сказал, что я его трогал. Он и на Григорьянца указал, которого вообще не было тогда. Не понимаю, как так можно, и следователи с ним соглашаются все.